Мода и нравы ХIX века. На картинах, гравюрах и фотографиях того времени. 1790-1914 - Оскар Фишель

В купе

Художник Рикардо Лопес Кабрера, 1890-е годы

Железные дороги и пароходы усилили вкус к путешествиям, которые теперь можно было совершать с некоторым комфортом, даже представители среднего класса могли наслаждаться удовольствием, чего они до сих пор были лишены. В 1849 году Кук начал свои экскурсии между Лондоном и Парижем с недельным пребыванием за 8 фунтов, и его предприятие увенчалось огромным успехом. Шулеры без промедления последовали за путешествовавшей публикой, живя вкусами и увлечениями богатой праздной толпы. Польский еврей Исраэль Гурин путешествовал под именем князя Обелинского, останавливаясь в больших гостиницах и других увеселительных заведениях, пользуясь чужими дорожными сундуками, как тридцать лет спустя то же самое делал знаменитый принц Лаховари.

Модная иллюстрация

Париж, 1875

Возможность поездок за границу позволила представителям разных национальностей, а также различных классов общаться друг с другом. На нейтральной территории Баден-Бадена, Висбадена, Биаррица знатные и богатые люди встречались и общались на равных, что в те дни было редкостью. Удивительно, когда мы перелистываем страницы дневников и писем тех дней, как часто мы встречаем имена иностранцев, не только дипломатов, но и художников, писателей, предпринимателей, простых мужчин и женщин. Барон Хюбнер удивлялся, что в 1850-е годы в парижских салонах было так мало парижанок и так много итальянских, венгерских, польских и русских дам. При французском дворе половина общества состояла из более или менее знатных иностранцев. Когда Евгения взошла на трон, много испанцев и испано-американцев толпилось при дворе, появились растакуэры[235] с огромными бриллиантами и властными манерами. Это вторжение иностранцев в хорошее общество Парижа было плохо воспринято в то время, и французы, которые до сих пор были лидерами хорошего тона, перестали считаться образцами для подражания. Они сами объясняли это большим количеством приезжих.

Модная иллюстрация

Париж, 1866

Статья, появившаяся в газете Constitutionnel в 1870 году, вдохновленная, как принято считать, императрицей Евгенией, пошла еще дальше и возложила ответственность за дурной тон, проникший в парижские салоны, на княгиню Меттерних и фрау фон Римский-Корсаков. Однако эта грубая инсинуация не попала в цель. Бисмарк в 1851 году жаловался на крикливые манеры франкфуртских дам, на развязность их речи, на двусмысленность, какой они так часто увлекались. Общество стало подобно колоколу, издававшему фальшивые звуки, и можно с уверенностью сказать, оно было полно разногласий.

Еще одной особенностью, заметной в то время, было чрезмерное внимание к обучению, особенно к истории прошлых веков, которое не приносило им никакой практической пользы. Вошло в моду заполнять свои гостиные известными мужчинами и женщинами, какими бы скучными или невоспитанными они ни были. Фредерик Вильгельм IV, Максимилиан II, Наполеон III приглашали поэтов и ученых. Когда Хеббель посетил Мюнхен, высший свет изо всех сил пытался завладеть им. Императрица Августа, в бытность принцессой Пруссии, гордилась своим покровительством вольнодумцам и литераторам, составлявшим сливки берлинского ученого мира. Бисмарк и Герлах рассказывали восхитительные истории об Александре фон Гумбольдте[236] и его беседе за столом. Минье[237] и Тьер[238] ссорились за обедом из-за Геродота, пока последний не закончил дискуссию восклицанием: «Ну, очевидно, вы ничего не знаете о греческом языке!». Литература и искусство задавали тон собраниям и вовлекали гостей в общение друг с другом. Принцесса Евгения купила старинное кольцо в Висбадене, и каждый из ее окружения должен был написать об этом историю.

Богатые парвеню пытались превзойти остальную часть общества. Их деньги разрушили элегантность и утонченность стиля, которые были у прошлого поколения, имевшего столетия опыта и культуры. Гордый выскочка с кошельком теперь председательствовал, а аристократ отошел в сторону. Бисмарк говорил о тоннах серебра на столе Ротшильдов во Франкфурте, а Хюбнер, обедавший с представителем этой же семьи в Париже, писал, что стол был завален серебром, цветами, восковыми свечами и многочисленными блюдами. Когда этот парвеню принимал Наполеона III в Шато-де-Ферье в 1863 году, он истратил 400 000 талеров и превратил свою загородную резиденцию, по словам императора Фредерика, в совершенную лавку диковинок, демонстрируя больше роскоши, чем здравого смысла.

К этому добавилось легкомыслие полусвета, они думали только о сегодняшнем дне. Было утрачено всякое чувство такта, порядочности и приличия, таких слов не было в словаре этого общества. Весь мир сошел с ума из-за Орсини[239], взрыв бомбы которого стоил жизни стольким невинным людям, восхищался его величием души, достоинством и красотой. С трудом удалось удержать императрицу от посещения его в Консьержери. На месте убийства в Пантине была устроена настоящая ярмарка, после того как убийца Тропман[240] вырезал всю семью Кинк. Люди горячо боролись за места в суде, и ни одно из них не стоило дешевле 500 франков. Непринужденная нравственность куртизанки была далеко превзойдена знатными дамами. Графиня Кастильоне[241] появилась на балу в образе Саламбо, в неприличном костюме. На другом балу, который давал граф Дюшатель[242], главной достопримечательностью была обнаженная фигура молодого человека, представлявшего в живой картине картину Энгра. Наполеон III покинул Париж в разгар карнавала, чтобы навестить свою любовницу в Каннах.

Вирджиния ди Кастильоне

Художник Микеле Гордиджиани, 1860-е годы

Танцы всегда будут оставаться любимым развлечением, и если сегодня они почти полностью монополизированы молодежью, то в те времена старшие не лишали себя этого удовольствия. Барон Хюбнер писал о парижских балах 1856 года: «Наши матери семейств танцевали как одержимые». Мольтке замечал, что при английском дворе королева Виктория, мать шестерых детей, никогда не пропускала ни одного танца. В 1830-е годы полька была любимым танцем, восемь из них были включены в программы английских придворных балов еще в 1845 году. При Второй империи она была вытеснена галопом. Однако главной особенностью балов того периода был котильон, он был настолько популярен, что в 1865-м в Париже вошло в моду ездить на балы в три часа ночи, чтобы присоединиться к котильону. В течение многих лет маркиз де Ко, первый муж Патти[243], был лидером котильона в Тюильри. Там также была введена мода дарить дорогие подарки лучшему исполнителю котильона, которая вскоре стала всеобщей.

Главным развлечением были балы-маскарады. Большие костюмированные представления, устроенные графом Валевским[244] в 1856 году, способствовали развитию этой моды. Мужчины играли в основном в домино, женщины носили маскарадные костюмы, изображавшие цветы, звезды, птиц, месяцы, времена года и т. д. На костюмированном балу, устроенном министром военно-морских сил в Париже, большую сенсацию вызвали представители пяти континентов, одетые в великолепные костюмы. Это было ближе к концу империи, когда самое великолепное и самое забавное из этих развлечений было дано Арсеном Уссе[245]. Приглашения на него жаждали все, но было одно условие: «Красота под маской необходима».

Среди главных красавиц