Скорая развязка - Иван Иванович Акулов

П ы л а е в. Вы, председатель, немножко взволнованы и потому сгущаете краски. Однако имеется в виду, что даже самый поэтический инструмент — скрипка — и та сделана, как вы говорите, из древесины. Поверьте, я не люблю леспромхозы, не люблю штатных лесорубов и, если хотите, День работников леса считаю поминками по лесу. Но на пути к нашей великой цели во имя народного блага я готов перешагнуть через свои симпатии и антипатии. Мы с вами, дорогой председатель, единая суть — люди долга. Долга перед временем и народом.

В е д у н о в. Это все слова.

П ы л а е в. И да, и нет. Дорогой председатель, мы живем в конце двадцатого века, когда целые континенты залиты электрическим светом, а у вас в школе перед детьми на партах стоят керосиновые лампы. И то не на каждой. Сами слепнете при этих допотопных семилинейках. А вы о какой-то национальной гордости. А что она, сама-то по себе? Что? Да знаете ли вы, что немцы, захватив Ясную Поляну, в кабинете Толстого устроили конюшню? Плевали они на нашу национальную святыню, потому как они в ту пору были сильней нас. А отсюда простой вывод — национальная гордость без силы — амбиция без амуниции. Гордость, видимо, тогда гордость, когда есть чем отстоять ее. В мире, к сожалению, всякое право утверждается силой. В том числе и право на гордость. В годы первых пятилеток лентяи, лежебоки всякие жаловались на наши размахи, темпы, жертвы, голод, на то, что мы круто обошлись с деревней. А скажи-ка, дорогой председатель, что бы мы делали перед лицом фашизма, не успей мы построить Уралмаш и Магнитку, Комсомольск и Сталинградский тракторный? Опоздай мы на пять — семь лет — и крышка нам. Немцы сожгли бы на костре наши метрики, книги Ленина и Толстого, а нам бы повесили на шею номер раба — вот и вся гордость.

В е д у н о в. Неверно, Роман Романович. Неверно совсем. Отечество наше родилось раньше Христа. И неужели неписаная и писаная история России ничему не научила вас? Не верю. В Россию много приходило врагов: с дубиной и мечом, с ружьем, пушками, танками, самолетами, а Россия стояла и стоит. И стоять будет. А то, что сейчас вы нервозно, задыхаясь и кашляя, валите все налево и направо, судорожно, наугад, абы больше, бурите скважины, называя все это саженьими шагами, вряд ли зачтется историей. Даже часто подпрыгивать — росту себе не прибавишь. В первые годы революции мы, пожалуй, были правы, когда говорили: лес рубят — щепки летят. Но теперь, когда народ встал на ноги, — нет оправдания этому щепному товару. Сейчас надо под стать России ставить столбы бетонные, с прицелом на века. Наверное, в том и заключается вековая сила России, что она никогда не шаталась, не знала паники, жила крепко, строила на века, а врагов била насмерть! Россия никогда не жила последним дыханием, и своей судорожной деятельностью вы не докажете обратного. Беру смелость сказать, не интересы Родины согревают вас, а хотение двух планов. Да, два плана, — конечно, похвально, и, чую, вы умеете дать их ударным трудом. Мне сказывали в бригадах, что вы сами в авральные дни садитесь за рычаги трактора и выстаиваете вахты на буровых. И все-таки для меня вы тот спортсмен, кто рвется к финишу, срезая углы на дистанции. Не знаю, как там наверху, а что касается меня, так я не зачту вам рекорда.

П ы л а е в. А с виду вы мягче глядитесь, дорогой председатель. Но… Но мне по душе ваша твердость. Я сам таков. И если говорить по-деловому…

В е д у н о в. Вот по-деловому и давайте. Прежде всего, я не разрешаю вам рубить лес. По душе это вам или с души, а от имени советской власти требую.

П ы л а е в. Ну зачем так категорично, дорогой председатель. Я вообще-то согласен с каждым вашим словом, может, только не в такой сильной окраске. Мы привыкли уважать хозяев. Я дам распоряжение прекратить порубки. Только уж прошу — не взыскивайте строго: ведем большие работы, может, где и загубим деревце.

В е д у н о в. Роман Романович, да ведь человек, видимо, потому и стал человеком, что научился из одного зернышка выращивать колос. А у вас как-то все наоборот. Я же буду считать каждый загубленный стебелек. И каждый поставлю вам в счет.

П ы л а е в. Ах, председатель, председатель. Без ножа режешь. Да уж как решено. Куда деться, сила солому ломит. А теперь откинем наши распри и, как говаривали в старину, сядем рядком да поговорим ладком. Днями к нам прибывает еще одна группа рабочих. Очень прошу, помогите их разместить. Как-то поудобней бы устроить инженерно-технический персонал. Уж вы скажите людям — пусть приветят нас, потеснятся.

В е д у н о в. Это — милости просим. Это всегда с полным удовольствием нашим. Тепло ковшом черпают, а избы у нас большие. По-сибирски.

П ы л а е в. А насчет леса уже без слабиночки? А? Что ж, если сердце мое не разорвется, буду ждать холодов. Желаю здравствовать.

В е д у н о в. До свидания. (Уходит.)

П ы л а е в (один). А прошлый раз он стоял передо мной, как солдат, навытяжку. Я, по существу, и внимания на него не обратил. Нет, Роман Романович, этот человек знает свою правду. «Россия никогда не жила последним дыханием». Великая истина. И насчет спортсмена. Ему легко: его истина защищена законом. А каково мне? Где же те законы, что охраняют мою правду? Нет их, оказывается. Значит, сиди сложа руки. Зажги керосиновую лампу, и закон будет охранять тебя. А кто защитит слабого перед сильным? Керосиновая лампа с ее охранительными законами? Нет, прав поэт: убереги меня, Россия, ведь завтра некого беречь. Ждать холодов — это непостижимо. (Включает селектор.) Люба. Люб… Участок Палкина. Палкин? Живой? Что с лесом?

П а л к и н (по селектору). Председатель напугал всех. Судом. Переливаем вот из пустого в порожнее: одни рубить, другие ни в какую. Разладица, словом, Роман Романович. Ждем ваших указаний.

П ы л а е в. Широкая спина понадобилась?

П а л к и н (по селектору). Выходит, так.

П ы л а е в. А сами-то думали?

П а л к и н (по селектору). Думали, Роман Романович. Тут у нас нашлись умельцы и добрую шутку — на мой взгляд — предлагают. Пожалуй, и волков накормим, и овец сохраним. Послушать бы вам их.

П ы л а е в. Ты взвесь там, взвесь. Может, на самом деле стоящая штука. Тогда давай их ко мне утречком.

П а л к и н (по селектору). А как с порубками, Роман Романович?

П ы л а е в. Родина ждет от нас топлива, а он, понимаешь, спрашивает. Офонарел ты, Палкин. Бывай. (Выключает селектор.) Плебеи — всю жизнь ходят ощупью. Дали бы этому председателю отповедь на месте — и мне бы легче говорить с