Воспитание чувств - Альберт Вениаминович Цессарский

А л е к с е й. С того дня, когда мы выпускали эти самые часы… Ты помнишь, что еще в тот день случилось?

Г р у н я. Помню.

А л е к с е й. С того дня я все думаю про тебя… Ты почему меня не уважаешь? За грубость?

Г р у н я. Да.

А л е к с е й. А теперь, когда меня… с этими часами… опозорили… совсем уважать меня не захочешь? И не надо! Я пришел тебе сказать: меня этим не возьмешь! Понятно? Так и передай всем. Я в три раза больше могу. И сделаю. Можешь записать.

Г р у н я. Ты на собрании бери обязательство.

А л е к с е й. Что ты понимаешь! Может, мне такое обязательство, сейчас, с тобой, в тысячу раз важнее!

Г р у н я (села на сундук). Уходи.

А л е к с е й (не двигаясь). Ухожу. (Горячо.) Я все сделаю, что ты скажешь. Говоришь уйти — ухожу. Грубого слова от меня не услышишь. Почему смеешься, Груня?!

Г р у н я. Тише.

Оба молча смотрят друг на друга.

Я хочу, чтобы ты стал человеком, Алеша. Чтоб ты умом жил. Ты читал…

А л е к с е й. Ничего я не читал!

Г р у н я. Погоди. У Шекспира есть слова: «Будь человек не раб страстей, и я замкну его в средине сердца, в самом сердце сердца!»

А л е к с е й. Грунька!.. (Сдерживая себя.) Хочешь, Аграфеной буду звать? Я боюсь к тебе подойти, боюсь!.. Не знаю, вдруг прогонишь меня! Ты почему сидишь там в углу? Я с тобой ничего заранее не знаю, не понимаю… Ты увидишь, какой я буду. Я себя сломаю. У меня ни одной мысли поганой в голове не останется!.. (Глухо.) Ты мне скажи: целовалась ты с ним или нет?

Г р у н я (встала). Спокойной ночи.

А л е к с е й (быстро). Мне только узнать — и все. И успокоюсь. Лучше точно знать, а то воображаешь и мучаешься.

Г р у н я. Ничего ты не понял!

А л е к с е й. Живешь у него в доме!.. У тебя на двери и замка нет, Груня!

Г р у н я. Разглядел!

А л е к с е й. Ну, я ничего не буду спрашивать. Молчать буду!

Груня идет к себе.

Груня! Постой! Вот… Федя велел передать: с понедельника переводит тебя из учениц в рабочие!

Г р у н я (остановилась). И только сейчас сказал об этом!

А л е к с е й (подбегая к ней). Ваня лучше. Любишь его? Любишь! Все равно не отдам тебя! Сама поймешь! Нужна же ты мне! Ты не бойся, я не силой, я душой возьму, жизнью возьму!.. (Убегает.)

Груня закрывает за Алексеем дверь, идет к себе. Слева навстречу к ней — О л ь г а  Т и м о ф е е в н а.

О л ь г а  Т и м о ф е е в н а. А ну, постой.

Г р у н я. Стою.

О л ь г а  Т и м о ф е е в н а. Наговорились? Он к Ване приходил?

Г р у н я. Он ко мне приходил.

О л ь г а  Т и м о ф е е в н а. Объясни-ка мне: долго ты будешь между двумя метаться?

Г р у н я (обессиленная). Все пристают. Всем отвечай. Я сама ничего не знаю…

О л ь г а  Т и м о ф е е в н а. Знаешь! Ты мне ничего не говори. Ты Ване… Я не знаю, любишь его или нет. Иногда бывает: поженятся люди, а только потом полюбят один другого по-настоящему…

Г р у н я. Я так не могу!

О л ь г а  Т и м о ф е е в н а. Я тоже по любви пошла. Мы с мужем нищими были. Он учеником на этом заводе начинал, я — в городе на ткацкой фабрике. Все нас отговаривали, а мы поженились По любви правильнее, конечно. Если любишь его, выходи. Я тебе… рада буду. А если не любишь… прямо скажи. Сразу. Я знаю, ты ему дороже матери стала. Под твоей дверью сидит, занимается. А ты не жалей и не мучай.

Г р у н я. Да, ему нельзя мешать…

О л ь г а  Т и м о ф е е в н а. Ты гордая, ни разу ко мне за советом не пришла!

Г р у н я. Да не привыкла я совета искать!.. Ведь я родителей почти не знала! Помню только, отец все ездил куда-то подолгу, мы с матерью ждали его… На все звонки к двери бегали… Дом бомбой развалило, ничего не осталось!..

О л ь г а  Т и м о ф е е в н а. Вижу, жить вы с ним могли бы хорошо. Поговори с ним, Грушенька.

Входит  И в а н.

И в а н. Степана еще нет?

О л ь г а  Т и м о ф е е в н а. Нет. (Поглядев на Груню и Ивана.) Чайник, верно, долить нужно. (Уходит.)

И в а н. Сейчас наши придут. Груня, ты выйдешь к нам? (Собирает записи.) Нужно перед завтрашним днем еще раз проверить, договориться.

Г р у н я. Сейчас, оденусь. (В нерешительности задержалась.)

И в а н. Досадно, что Алексея не застал! Ты что? Хочешь мне что-нибудь сказать?

Г р у н я. Да.

И в а н. Груша!

Г р у н я. Нет! После! (Уходит.)

Иван собирается сесть за работу. Стук в дверь.

И в а н. Войдите!

Стук повторяется.

Отперто! Входите!

Стучат в третий раз. Иван открывает дверь.

Входит  С т е п а н.

Почему не входил? Отперто же.

С т е п а н. Ваня, я — культурный человек, я не могу сам, без стука.

И в а н. Ну, где Бабушкина?

С т е п а н. Ваня, получилось крупное недоразумение.

И в а н. Она не придет?

С т е п а н. Понимаешь…

И в а н. Входи. Садись.

Оба входят в комнату.

С т е п а н. Ух, ты славный, сесть предлагаешь.

И в а н. Ты с ней говорил?

С т е п а н. Я с ней говорил.

И в а н. Она что?

С т е п а н. А она со мной не говорила.

И в а н. Как так?

С т е п а н. Ночь. Ветер. На реке пароход гудит. Я иду. Домик ее. В окне свет. Она. Сидит и вяжет. Вяжет! Понимаешь? Никогда с ней такого не было. Сердце у меня защемило; думаю, неспроста вяжет. Надо мне к окну. А на дворе темень. Хорошо, что знаю, где дырка в заборе, где под стенкой кусты, а то колючки у них адские, до костей дерут; обошел все, добрался до окна. Здравствуй, говорю. Подняла на меня глаза свои — не отвечает. Я ей тогда от себя, просьбу. Встала, повернулась спиной, ушла. Стучу в дверь. Есть у них сзади дверца такая. Слышу, подошла к двери и молчит. Тогда я, не ожидая, через дверь ей все выложил: что есть предложение по-новому работать, что сейчас у тебя обсуждать будем, а завтра первая проба. Все выслушала. Молча. И пошла. На диван легла. И молчит все! А! За что?!

И в а н. Почему, думаешь, легла?

С т е п а н. Пружины заскрипели.

И в а н. Значит, не придет… А оттуда ты куда?

С т е п а н. Сюда.

И в а н. Прямо?

С т е п а н. А? Прямо…

И в а н. Так долго, Степа?

С т е п а н. Шел, шел, шел…

И в а н. Ты выпил, Степа?

С т е п а н. Ну, что ты! Мне градусы не нужны! Я трезвый веселее. А ты не унывай, Ваня! Ну, пускай она не придет! Без нее!.. Раз она на колесико мое плюет, значит и на меня, Ваня! Вот что обидно! Пусть я колесо ставлю. А ты уважай мое колесико! И меня. (Тихо.) Потому что у каждого человека есть на душе свое богатство. Верно? Только разгляди его. (Тихо говорит.)

Утром солнышко сияет,

Надрывается петух.

По дорожке над рекою