Чешская и словацкая драматургия первой половины XX века (1938—1945). Том второй - Иван Стодола

Этак и лошадь не сумеет… Эй!

Барнабаш, проснувшись, удивленно осматривается.

С добрым утречком.

Б а р н а б а ш. Д-д-д-д…

И е р о н и м. Изволите чего-нибудь пожелать?

Б а р н а б а ш. Н-н-н-н…

И е р о н и м. Простите, не понимаю.

Б а р н а б а ш. Н-н-н-н…

И е р о н и м. Нет?

Б а р н а б а ш. Д-д-д-д…

И е р о н и м. В таком случает не буду вам мешать. Ваш покорный слуга. (Отходит, останавливается возле радиоприемника.) Я включу вам радио. (Включает радио и уходит.)

Некоторое время не слышно ни звука. Барнабаш потягивается, прохаживается, рассматривает вещи. Вдруг из репродуктора доносится голос.

Г о л о с  и з  р е п р о д у к т о р а.

Стоять! Ни с места!

Мера грехов твоих исполнена!

Умрешь! Ты слышишь? Смерти жди!

Молись и трепещи, презренный. На колени!

Боишься? Трусишь? Ниц передо мной!

Проси и ползай — нет тебе спасенья!

Лишь смерть спасет тебя. Конец твой близок.

Напрасно слезы льешь, ломаешь руки.

Расплату за измену примешь ты!

Сочту я до пяти — и кончено.

Один! Скорее мысли к богу обрати!

Ха! Ха-ха-ха, как жалок ты сейчас!

Два! Три! Четыре! Твой последний вздох!

Барнабаш выполняет все, что приказывает ему голос из репродуктора, — останавливается, падает на колени, молится, ползает по земле и т. п. Когда, звучат слова «последний вздох», он издает вопль ужаса. На его крик появляется Иероним, затем — Петер, граф Альфред и поэт. Они находят Барнабаша на коленях посреди, сцены, взлохмаченного, обезумевшего от страха, с молитвенно воздетыми к небу руками.

П е т е р. Господи, что тут происходит?

Г о л о с  и з  р е п р о д у к т о р а. Пять!

Раздается выстрел. Барнабаш, как подкошенный, падает.

П е т е р. Иероним, выключи детскую передачу!

Иероним выключает радио.

Что с вами, дружище? Вам плохо? (Видит графа Альфреда, который неподвижно стоит позади, скрестив на груди руки.) Помогите же мне. Кажется, его хватил удар.

Г р а ф  А л ь ф р е д.

Ужель король увидеть смерть боится?

Ведь вы, владыки, с нею вечно в дружбе.

Тем и велик и славен был король,

что ордена любимцам раздавал,

но милостью последней смерть была.

П е т е р. Вы с ума сошли!

Г р а ф  А л ь ф р е д.

О, тот мудрец, кто изберет бедлам

своей обителью! Бывают времена,

когда лишь так покой и безопасность

мы можем обрести…

П е т е р. Послушайте! Что с ним делать? Разве вы не видите? Возможно, он уже испустил дух.

Г р а ф  А л ь ф р е д.

                               Ах, дорогой король,

не беспокойтесь. Встань же, Барнабаш.

Барнабаш, дрожа, медленно поднимается.

Кто мертв, тот снова умереть не может,

а наш слуга уж триста лет как мертв.

П е т е р. Простите, что вы такое несете? Кто — мертв?

Г р а ф  А л ь ф р е д (показывает на Барнабаша). Он.

П е т е р (сокрушенно). Иероним, коньяку!

П о э т (пьяный). Я пью ром, разрази меня гром!

Г р а ф  А л ь ф р е д.

О мой король…

П е т е р (кричит). Отстаньте от меня с вашим королем, не то схлопочете!

А д е л а (входя, слышит слова Петера). Как ты выражаешься, Петер!

П е т е р. А ты послушай, что он несет, тогда поймешь, кто прав.

Г р а ф  А л ь ф р е д.

Уж новый день настал, прекрасная принцесса.

Уж солнце поднялось. Так доброго вам дня.

А д е л а. Но, Петрик, он говорит вполне разумно!

Г р а ф  А л ь ф р е д.

Ах, если б мир был полон дам прелестных

и Зевс однажды с неба соступил,

он всю бы власть свою одной вам отдал

и в ваши ручки молнии вложил.

А д е л а. Петрик, он говорит чудесно!

Г р а ф  А л ь ф р е д.

Когда б господь мне выбор предложил —

ваш поцелуй иль вечное блаженство,

я выбрал бы кораллы ваших уст

и смело в преисподнюю сошел.

А д е л а. О, продолжайте, продолжайте!

П е т е р. Иероним, еще один коньяк!

П о э т. Поэту — ром!

Г р а ф  А л ь ф р е д.

И если б он у солнца отнял свет,

у месяца, у звезд — и отдал мне,

я все равно бы нищим оставался,

когда бы не сиянье ваших глаз.

А д е л а. Ах, Петер, Петрик, видишь, какой он умный! Подойдите ближе, о мой поэт. Можете меня поцеловать.

П е т е р. Я вам не помешаю?

Г р а ф  А л ь ф р е д.

О мой король, вы — властелин земли,

а я отныне звездами владею.

(Целует Аделу сначала в один, потом в другой глаз.)

П е т е р. Советую вам не говорить этого с такой уверенностью. Нынешние женщины за демократию и любят смену властей.

А д е л а. Стыдись, Петер! Пойдемте, мой милый.

Г р а ф  А л ь ф р е д.

Бывают в жизни редкие мгновенья,

когда ты сердцу подчиниться должен.

Простите же меня, о мой король.

П е т е р. Идите уж, идите, да не забудьте прихватить и эту умирающую лебедь.

Г р а ф  А л ь ф р е д.

Эй, Барнабаш! Граф Рихард ждет тебя.

Б а р н а б а ш. П-п-п-п…

Г р а ф  А л ь ф р е д.

Я понял все. К чему так много слов?

Б а р н а б а ш  уходит.

П е т е р. À propos[20], герцог или как вас там. Вы что, так и будете ходить в этом мундире?

Г р а ф  А л ь ф р е д.

Ваше величество…

П е т е р (перебивает). Да кончайте уж с этим «величеством»!

Граф Альфред грациозно кланяется.

Ладно, пошли. Идемте, Альфред!

Г р а ф  А л ь ф р е д.

О мой король!..

П е т е р. Вы опять?!

Г р а ф  А л ь ф р е д.

Ваше величество…

П е т е р (сокрушенно махнув рукой). А, говорите что хотите. Зовите меня хоть казачьим атаманом. Мне теперь все равно. Пошли.

Все уходят.

Появляется директор  К о р о л ь, уже переодетый.

К о р о л ь. Психи? Я бы ничуть не удивился. Но, должен признаться, это начинает меня забавлять. Весьма возможно, что мы недооцениваем сумасшедших. Почти все гости разошлись, а я только сейчас начинаю по-настоящему веселиться. Музыка, играй!

Входит  И е р о н и м.

И е р о н и м. Пан генеральный директор! Пан генеральный директор!

К о р о л ь. Чего вам?

И е р о н и м. Пан генеральный директор, кто-то вырезал из большой картины, которая висит у нас в библиотеке,