Бабья доля или Добродея - Наталья Александровна Баскакова

Вскоре пришёл Михаил из школы (учебный год заканчивался, поэтому занятия были сокращены). Дарья рассказала ему о случившимся. Миша сразу же отправился к Володьке, где обнаружил следующую картину. Володька, конечно, ничего не знал, откуда его «подчинённые» притащили столько горячего хлеба и уминал вместе с дружками за обе щёки «добычу». Все с сытыми лицами курили, играли в карты и пели свою любимую песню «Как в саду при долине». На столе валялись недоеденные куски хлеба. Миша вызвал на улицу Володьку и рассказал, что произошло в их доме. Разъярённый Володька со сжатыми кулаками, как тигр, влетел в сарай, где находились друзья по жизни вольной:

– Вы, б…, откуда припёрли хлеб?!

Один из ребят попытался защитить себя и своих дружков от незаслуженных нападков:

– Ты, хрен, ты чё орёшь, как угорелый. Приволокли, тебя же накормили, а ты ещё и материшь нас!

Володька не слушал никого:

– Я спрашиваю ещё раз, вы знаете у кого взяли хлеб?! И сам как бы себе отвечал. – Вы же утащили хлеб у Шлемовых, у тёти Даши. Сколько раз я приносил для вас – обормотов и картошку, и пироги, а вы даже ни разу не спросили, откуда всё это? А это всё тётя Даша давала, чтобы мы с голоду не подохли. А вы…, суки вы после этого. – Немного, передохнув, добавил: – Щас же собирайте всё, что не доели и несите обратно к Шлемовым. Ребята нехотя стали собирать объедки с ящика, служившего столом, в свои драные одежонки и поплелись к дому Шлемовых.

Пока Михаил разбирался с беспризорниками, Дарья успела испечь новые хлеба и уже укладывала их отдыхать, как вдруг робко постучали в дверь, и они вошли в квартиру. У Дарьи сжалось сердце. Грязные, оборванные, никому не нужные дети. Доставая трясущими руками из своих дырявых карманов куски недоеденного хлеба, ребята, молча, их складывали на стол.

С трудом подавив подступившие слёзы, Дарья, как можно спокойнее,сказала:

– Ну, чё это за еда – хлеб в «сухомятку», – потом передохнув, опять же, чтобы ребята не заметили её волнения, продолжила. – Шшас обедать будете. Только вот такими чумазыми за стол не сядете.

Быстренько «разожгла» титан, в котором грелась вода, и всех – по одному перекупала в ванной.

Пока ребята мылись, Дарья успела кому зачинить одежонку, а кому и подобрать кое-что из одежды своих детей.

После дружного и вкусного обеда ребята удалились. А ночью, когда все заснули, Дарья, лёжа в постели, выговаривала Тихону:

– Партейцы, как же вам не стыдно, как вы можете спать, есть, работать спокойно, когда рядом с вами робятишки без матерей и отцов, без дома? Оне и выруют-то не из-за баловства, а от голода и холода.

– Ну, чё ты, Даша, – попытался успокоить Тихон жену, – мы же ловим, устраивам их.

– Ловите, то-то и оно, что ловите, как шермачей, а к ним надо по – отцовски отнестись, вот и не будет их – никому не нужных болться на улице и наводить ужас на людей, – потом, немного помолчав, добавила, – Сердце кровью обливатся, как подумаю, не дай Бог, когда-небудь вдруг, наши четверо, да ишшо и пятый, – погладив по своему большому животу,– останутся сиротами и пойдут скитаться по белу свету.

Пока Тихон и его товарищи пристраивали всех ребят: кого в Детские Дома, а кого и к работе, Дарья оказывала самую непосредственную помощь детям.

***

Уже более двух месяцев к Тихону на постоянное место жительства приехали отец и мать. Аграфена Кузьминична – то, как никогда, кстати была помощницей Дарьи, а вот свёкр с постоянным плетением лаптей только мусор разносил по всему дому.

В этот день, когда Дарья вымыла до особой желтезны некрашеные полы, Афанасий Евдокимович, хоть с присущей ему прыткостью, но как- то странно ссутулившись, вошёл в дом и прошёл в ступнях по свежевымытому полу к своей кровати.

– Тятя, – в сердцах крикнула Дарья, – куды ты ташшишь грязь, нешто не вишь, что я только пол намыла!

– Не кричи, Даша, – почти простонал старик, – и тут же обратился к Тихону, сидящему за столом за своими отчётами. – Чё-то мине ни хорошо, Тиша, голова чижёла, и сердце готово выскочить.

– А ты полежи, тятенька, – участливо произнёс сын, не отрываясь от работы.

Афанасий Евдокимович лёг, затем повернулся лицом к стене, и через несколько минут раздался короткий вздох вперемешку со стоном.

***

Афнасия Евдокимовича хоронили без особых почестей. Приехала только самая близкая родня. Когда Аграфена Кузьминична осторожно спросила Тихона о приглашении в дом священника, то поступил категоричный отказ:

– Нет, мама, я – партейный человек и не могу позволить, чтобы в моём доме был поп.

– А на кладбишше? – попробовала уговорить сына старушка.

– Тем более на кладбишше, чтобы все видели и слышали, чё у Шлемовых на похоронах свяшшенник отпеват, а ночью меня в наручниках в НКВД заберут. На похоронах стояла, непривычная тишина.

– Как-то не по-людски короним, – прошептала сквозь слёзы Дарья.

Тут Людвиг с Михаилом вспомнили наказ деда. И кода стали заколачивать крышку гроба ребята, обнявшись, через силу взяв дыхание, красивым дуэтом запели:

Меж высоких хлебов затерялося

Небогатое наше село…

Стук молотка о гробовую крышку служил своеобразным метрономом, который повелевал собравшимся о вечной памяти бойкого и жизнелюбивого человека. Песня как будто притянула к себе всё живое. И как по заказу, когда мальчишки стали петь:

Птичка божья на гроб опускалася.

И, чирикнув, летела в кусты.

Откуда ни возьмись, на гробовую крышку сел воробей и улетел только тогда, когда гроб медленно стал опускаться в могилу.

***

Во второй половине июня Дарья разрешилась пятым ребёнком. Случилось это приятное событие ранним утром.

Ночь была какая-то необычная, особенно для детей. Ребята спали на сеновале. И, как всегда, перед сном Михаил начинал учить младшую сестрёнку правильно произносить слова. Привычный к особому порядку, он не мог спокойно переносить коверканных слов сестры:

–Авочка, тобе скоро уже пять лет, а ты всё говоришь: «Ёзя, Мися, Юда», тобе самой-т не надоело?

– Минюська, чё я могу деять, еси у меня, так поючатся.

– Поючатся, – передразнил её брат, – сёдня не уснёшь пока не научишься. У тобе язык всегда в свбодном падении, а надо его на звуках маненько прижимать.

И стал учить, как проделать ту или другую манипуляцию с языком на определённом произношении согласных звуков, хотя сам уже не надеялся на хороший исход и только, лишь утром, когда солнышко поднялось из-за горизонта,