На капитанском мостике - Иван Петрович Куприянов

Э л л е н. Хорошо, хорошо, а ты?

Ф р э н к. Мне пора возвращаться. Я должен идти, Эллен, у меня завтра трудный день.

Э л л е н. Опять?.. Понимаю!..

Ф р э н к. Спать, Эллен, спать!

Э л л е н. Но ты еще придешь?

Ф р э н к. Приду, Эллен, обязательно приду!

Э л л е н. Постой, Фрэнк. (Достает платок.) Возьми!

Ф р э н к. Платок? Зачем?

Э л л е н. На войне всякое может случиться. Я все здесь написала. И, пожалуйста, не отказывайся.

Ф р э н к (разворачивает платок, читает). «Глубокоуважаемый хозяин! Я, гражданин Соединенных Штатов Америки, попал в беду. Мне не повезло. Я прошу сохранить мне жизнь, еще я прошу накормить, спрятать и помочь мне перебраться к своим. Правительство Соединенных Штатов вас не забудет». Что ж, отлично составлено. Но я, Эллен, сдаваться в плен не собираюсь.

Э л л е н. Фрэнк, ради меня!

Ф р э н к. Понимаю, Эллен!

Э л л е н (прижавшись к нему). Милый Фрэнк! Ты, конечно, прав. Мы еще будем счастливы!

Ф р э н к. Спать, Эллен! Спать!

Эллен ложится в постель. Фрэнк бережно укрывает ее одеялом и тут же исчезает. Проходит секунда, вторая, третья, после чего Эллен вскакивает с постели, включает свет, достает из-под подушки платок, бежит к двери и отчаянно барабанит.

Э л л е н. Мама! Мама!.. О святая дева Мария!..

Голос Джейн из-за стены: «Что случилось, Эллен?»

Мама, я очень прошу зайти ко мне, и как можно скорее!

Голос Джейн: «Хорошо, хорошо, Эллен».

Что это? Неужели все это мне померещилось?

Появляется  Д ж е й н. На ее худенькие плечи накинут халат. Она никак не может очнуться ото сна.

Д ж е й н (тревожно). Что случилось, Эллен?

Э л л е н. Мама, я разговаривала с Фрэнком.

Д ж е й н. Опять? О святая дева Мария!

Э л л е н. Он был вот здесь! (Указывает.)

Д ж е й н (растерявшись). Ну что ты говоришь?

Э л л е н. Мама, он в самом деле был здесь! Я даже могу пересказать все, что он говорил.

Д ж е й н. Эллен, ты сегодня же должна показаться врачу. Уверяю, это все нервы, милая девочка.

Э л л е н. Не понимаю, ничего не понимаю…

Д ж е й н. И вообще ты должна подумать о себе. Нельзя все время сидеть в четырех стенах со своими мыслями и своей тоской. Если бы Фрэнк знал, как ты себя тут ведешь, он бы тебя не похвалил.

Э л л е н. Мама, с ним определенно что-то случилось! Я знаю, я чувствую это!

Д ж е й н. Эллен, ты должна поберечь себя для Фрэнка.

Э л л е н. Мама, Фрэнк родился в феврале. А рожденных в феврале, по-моему, подстерегают в этом месяце опасности!

Д ж е й н. До февраля, Эллен, еще далеко. Эллен, ради бога, не сиди больше дома. У Фрэнка здесь осталось много хороших друзей. Ты могла бы с кем-нибудь из них, например, с Максом Эстеном, пойти в кино или в клуб.

Э л л е н. Зачем? Виски можно выпить и дома.

Д ж е й н. Я не настаиваю, Эллен. (Теряя выдержку.) О боже! Ни одна ночь у нас в доме не проходит спокойно!

Входит Б р е т т, сестра Фрэнка. Это тощая, поджарая брюнетка с ультрамодной прической, ярко накрашенными губами и тоже в халате. Бретт тридцать два года, но сейчас, без косметики, ей вполне можно дать все сорок пять. Голос хрипловатый, жесткий, какой обычно бывает у курящих женщин.

Б р е т т. Что у вас тут происходит?

Д ж е й н (робко). Эллен сон приснился.

Э л л е н. Да не сон это, совсем не сон. Бретт, я только что разговаривала с Фрэнком. Он был у меня. Мы долго говорили. Он стоял вот тут…

Б р е т т. Джейн, дай ей градусник!

Э л л е н. Вы мне не верите? Нет? Так вот: я здорова!

Б р е т т. Ее сегодня же надо показать врачу. Когда пьяница говорит, что он совершенно трезв, считай — его трюм заполнен до отказа.

Д ж е й н. Эллен можно понять, Бретт. Ей очень трудно. Конечно, самое лучшее было бы, если б она смогла найти какое-нибудь занятие по душе. Жить, как она живет: дом — работа, работа — дом, — немыслимо! Так ведь действительно можно дойти до сумасшествия!

Б р е т т. Джейн, ты гений! Только кому ты это говоришь? Разве она, с ее рыбьей кровью, способна увлечься? В ней же нет ничего современного! Ее строгие правила — девятнадцатый век! Что ж, у каждого свой вкус. Моему братцу пришлась по душе куколка, домашняя птичка. Я в свое время его предупреждала, но он не послушал. Дело его! Но я категорически протестую, Эллен, против подобных ночных сцен! Мне в восемь утра идти на службу. Быть секретарем у Симона Ральфа не такое простое дело! Совесть надо иметь, Эллен!

Э л л е н. Я вас не просила, Бретт…

Б р е т т (перебивает). Как вам нравится? Она меня не просила. А кто, скажи, барабанил в дверь? Кто кричал на весь дом?

Д ж е й н. Не надо ссориться, Бретт. Эллен — жена твоего брата, ее надо уважать…

Б р е т т. Спасибо, мама, за открытие!

Э л л е н (думая о своем). Нет-нет!.. С ним определенно что-то случилось!

Д ж е й н. Успокойся, Эллен. Успокойся, моя девочка! Фрэнк хорошо знает свое дело. Его охраняют наши молитвы. Бог даст, этот ужас кончится, и мы встретим его живым и невредимым. Когда он уходил, я просила его беречь себя. И это была моя единственная просьба.

Э л л е н. Да, но почему же тогда от него никаких известий?

Б р е т т. А вчерашнее письмо ты не считаешь? Ты что, еще не читала?

Э л л е н. А разве вчера от него было письмо?

Б р е т т. А это что? (Берет с туалетного столика письмо и передает Эллен.) Впрочем, можешь не читать, ничего особенного: летает, бомбит. Жив твой Фрэнк!

Д ж е й н. Бретт, ну что ты говоришь!

Э л л е н. Успокойся, мама! Я не слышала, что сказала Бретт.

Б р е т т. Эллен, ты делаешь успехи!

Д ж е й н. Бретт, замолчи!

Б р е т т. Хорошо, хорошо. Я мешать не буду. (Уходит.)

Э л л е н (читает). «Сайгон, восемнадцатого сентября». Как долго шло письмо… (Читает.) «Дорогая Эллен! Как видишь, я опять нарушил слово, опять причинил тебе боль. Я просто в отчаянии от того, что так долго не писал. За это время меня можно было похоронить, и не раз. Но, как видишь, я еще живой! Так что ты не торопись меня хоронить. Я не писал, но не было такого дня, дорогая, чтобы я не вспоминал тебя. Мне все дни не хватает тебя».

Джейн идет к выходу.

Мама, куда же ты? У меня нет от тебя секретов!

Д ж е й н. Ничего-ничего, я потом, ты мне расскажешь. (Уходит.)

Э л л е н (читает). «Я не писал, но в этом не моя вина…»

Г о л о с  Ф р э н к а. Я теперь прикован к аэродрому. Мы бомбим и днем и ночью. У меня нет слов, чтобы описать весь этот кошмар. Мне порой кажется, что вьетконговцы