Крошка Доррит. Книга вторая - «Богатство» - Чарльз Диккенс

— Не пугайтесь, — сказал Гоуэн, выходя из-задвери, скрывавшей его мольберт. — Это только Бландуа. Он сегодня служит мнемоделью. Я пишу с него этюд. По крайней мере не нужно тратиться на натурщика.Мы, бедные художники, должны избегать лишних трат.

Бландуа из Парижа снял шляпу и издалипоклонился дамам.

— Тысяча извинений! — сказал он. — Но маэстротак беспощаден со мной, что я боюсь пошевелиться.

— И не шевелитесь! — хладнокровно отозвалсяГоуэн в то время, как сестры осторожно приблизились к мольберту. — Пусть дамывидят перед собой оригинал, им тогда легче будет решить, что эта мазняизображает. Вот, прошу вас. Bravo[11], готовый нанести удар своей жертве,доблестный герой, готовый лечь костьми за отечество, демон зла, готовыйпогубить чью-то душу, посланец небес, готовый спасти чью-то душу — это уж каквам покажется.

— Скажите лучше, professore mio[12], —скромный джентльмен, готовый приветствовать красоту и грацию, — вставилБландуа.

— Или еще лучше, cattivo soggetto mio[13], —возразил Гоуэн, подправляя кистью лицо на портрете в том месте, где на живомлице дрогнул мускул, — убийца после преступления. Где ваша белая рука. Бландуа?Выньте ее из-под плаща. Только держите спокойно.

Рука Бландуа слегка тряслась — должно бытьоттого, что он смеялся.

— Он боролся с другим убийцей, а может быть,со своей жертвой, — продолжал Гоуэн, быстрыми, нетерпеливыми и неточнымимазками выписывая тени на руке, — вот и знаки борьбы. Да не прячьте же руку,вам говорят! Corpo di San Marko[14], что с вами такое?

Бландуа из Парижа снова засмеялся, и рука егозатряслась еще сильнее; он поднял ее, чтобы подкрутить усы, которые обвисли,будто взмокнув; затем снова встал в позу и приосанился.

Его голова была повернута так, что он смотрелпрямо на Крошку Доррит, стоявшую около мольберта. Этот странный взгляд словнозавораживал, и, раз взглянув на него, она уже не могла отвести глаза в сторону.Так они и стояли все время, глядя друг на друга. Но вот она вздрогнула; Гоуэн,заметив это, решил, что ее испугало раздавшееся вдруг ворчанье собаки, которуюона гладила по голове, — и, оглянувшись, сказал:

— Не бойтесь, мисс Доррит, он не тронет.

— Я не боюсь, — торопливо ответила она, — нопосмотрите, что с ним.

В одно мгновение Гоуэн отшвырнул кисть иобеими руками схватил собаку за ошейник.

— Бландуа! С ума вы сошли, дразнить его!Клянусь небом — и не только небом, — он вас растерзает в клочья! Куш, Лев! Куш!Ты что, не слышишь, каналья?

Огромный пес, не обращая внимания на душившийего ошейник, рвался из рук хозяина. Если бы Гоуэн минутой опоздал схватить его,он успел бы броситься на Бландуа.

— Лев! Лев! — Пес встал на задние лапы иборолся с хозяином. — Назад, Лев! На место! Уйдите прочь, чтобы он вас невидел, Бландуа! Какого демона вы наслали на эту собаку?

— Я ничего ей не сделал.

— Уйдите прочь, иначе мне не сдержать этогозверя! Совсем уйдите из комнаты! Клянусь всеми святыми, он загрызет васнасмерть.

Собака с яростным лаем рванулась вследуходящему Бландуа, потом утихла; но тут хозяин, рассвирепевший, пожалуй, неменьше собаки, сильным ударом по голове свалил ее на пол и принялся пинатькаблуком, так что скоро вся морда у нее оказалась в крови.

— А теперь марш в угол и лежать смирно! —крикнул Гоуэн. — Не то выведу на двор и пристрелю!

Лев повиновался и, улегшись в углу, сталзализывать следы ударов на морде и на груди. Хозяин Льва перевел дух, а затем,вновь обретя свое привычное хладнокровие, повернулся к жене и ее гостьям,которые испуганно жались друг к другу у мольберта. Вся эта сцена заняла неболее двух минут.

— Ничего, ничего, Минни! Ты же знаешь, какойон всегда кроткий и послушный. Бландуа, верно, корчил ему рожи, вот ираздразнил его. У Льва есть свои симпатии и антипатии, и, надо сказать, Бландуаон невзлюбил с первого же дня; но ты можешь подтвердить, Минни, что с нимникогда ничего подобного не бывало.

Минни была слишком взволнована, чтобыотвечать; Крошка Доррит успокаивала и утешала ее; Фанни, успевшая два или трираза вскрикнуть от испуга, держалась на всякий случай за руку Гоуэна; Лев,глубоко пристыженный тем, что наделал такой переполох, подполз на брюхе и лег уног своей хозяйки.

— Зверь дикий! — сказал Гоуэн, снова пнув его ногой.— Я тебя проучу за это, будешь знать! — И он пнул его еще и еще.

— Ах, не надо больше его наказывать! —воскликнула Крошка Доррит. — Пожалуйста, не бейте его. Смотрите, какой онсмирный!

Гоуэн внял ее просьбам и оставил в покоесобаку, которая вполне того заслуживала, так как в эту минуту являла собойвоплощение покорности, смирения и раскаяния.

После случившегося трудно было наладитьпростую и непринужденную беседу, даже не будь тут Фанни, чье жеманство мешалобы этому при любых обстоятельствах. Поговорили немного о разных пустяках, азатем сестры стали прощаться; однако и за этот короткий разговор, у КрошкиДоррит успело сложиться впечатление, что мистер Гоуэн, хотя и любит жену, нотак, как можно любить хорошенького ребенка. О глубине тех чувств, что таилисьпод прелестной внешностью этого ребенка, он, видимо, и не догадывался; и этозаставляло усомниться, способен ли он сам на сколько-нибудь глубокое чувство.Быть может, думалось Крошке Доррит, отсюда и проистекает присущая емулегковесность; быть может, люди, как корабли — где мелко и дно каменисто, тамне за что зацепиться якорю, и судно несется по воле волн.

Гоуэн проводил сестер вниз, шутливо извиняясьза свое невзрачное жилье — что поделаешь, бедному художнику не приходитсяпривередничать; вот если его знатные родичи, Полипы, когда-нибудь заглянут сюдаи, устыдясь, предложат ему квартиру получше, он не станет огорчать их отказом.У причала стоял Бландуа и проводил дам учтивейшим поклоном; он еще был бледенпосле недавнего происшествия, но позаботился превратить все в шутку и веселозасмеялся при упоминании о Льве.