Летят журавли - Виктор Сергеевич Розов

вопросы, мама. У меня от одной работы голова трещит. В институте только неприятности… Да-да, я не хотел тебе этого говорить!.. Хоть уходи оттуда… Впору совсем бросить научную работу, перейти только на лекции.

Клавдия Васильевна. А не жаль будет, Федя?

Федор. Жаль. Так хорошо у меня пошло тогда, а теперь просто загрызли. Эти Перевозчиковы, Тюрины, Крыловы житья не дают.

Клавдия Васильевна. Кажется, именно Перевозчиков тогда о тебе такую хорошую статью написал?

Федор. А теперь еле кланяется.

Клавдия Васильевна. Обидно.

Федор. Еще бы!

Клавдия Васильевна. А ведь он тебя на защите диссертации при всех расцеловал, помнишь? Я тогда сидела в самом последнем ряду и плакала.

Федор молчит.

Федор (после паузы). Ну ничего! Вот засяду за свою «заветную» – я еще покажу им себя! Я докажу…

Клавдия Васильевна (с грустью). Ничего и никому ты уже не докажешь, Федя.

Федор. Почему это?

Клавдия Васильевна. Потому что все меняется на свете.

Федор. Что?

Клавдия Васильевна. Все.

Федор. Нет, ты договаривай.

Клавдия Васильевна. Так я постараюсь, чтобы дети ничем не досаждали Леночке.

Федор. Я знаю, что ты подразумеваешь: я переменился? Да?

Клавдия Васильевна. Вы будете ужинать?

Федор. Нет, ты скажи: я переменился?

Клавдия Васильевна. Да, Федя.

Федор. В какую же сторону?

Клавдия Васильевна. Ты не обижайся на меня, Федя, но ты становишься маленьким… мещанином.

Федор (смеется). Ах вон что! Все-таки, мама, у меня есть кое-какое имя в научном мире, со мной многие считаются, ценят…

Клавдия Васильевна. По-моему, Федя, даже академик со временем может стать простым обывателем.

Федор. Извини мама, но и ты… не героиня.

Клавдия Васильевна. Хочешь сказать – я тоже мещанка?

Федор. Это слишком обидное слово, мама.

Клавдия Васильевна. Я же не постеснялась тебе его сказать.

Федор. Ты – мать.

Клавдия Васильевна. А разве ты знаешь, о чем я думаю, когда варю вам обед, чищу картошку, стираю белье, мою пол, пришиваю пуговицы?! Я думаю о вас! Моя жизнь сложилась не совсем так, как я хотела. Моя ли в этом вина, не моя, – не знаю. Но у меня есть вы, четверо. И вы – это я! Я хочу, чтобы вы были такими людьми, какой я сама хотела стать.

Федор. Героями?

Клавдия Васильевна. Во всяком случае – интересными людьми. Помнишь, в девятом классе ты явился домой пьяным?.. Я не испугалась, нет! В жизни может быть всякое, особенно с подростком. Но ты пришел еще раз, еще, еще, и все в нетрезвом виде. Я ударила во все колокола: я подняла школу, комсомол, и мы вытащили тебя из этой компании. Помню, ночью ты лежал вот на этом диване и тяжело хрипел. Страшно сказать тебе, Федя, но я тогда подумала: если он не переменится, пусть лучше умрет. Когда ты будешь отцом, Федя, ты поймешь, какая это была страшная мысль! Любая ваша победа в жизни, пусть самая маленькая, любой ваш красивый поступок – это моя радость. Ваши успехи – они целиком ваши, я не присваиваю себе ничего, только бываю счастлива! Но ваши неудачи, особенно измены человеческому достоинству, они просто пугают меня, хочется кричать от обиды! Я как будто падаю вниз, в грязь!.. Как будто рушится здание, которое я возводила своими руками в бессонные ночи, когда вы были крохотными, в тревоге, в слезах, в радости.

Пауза.

Федор (тихо). Ты обвиняешь во всем Леночку?

Клавдия Васильевна. И тебя, Федя.

Федор. В чем же ты ее обвиняешь?

Клавдия Васильевна. Она плохая жена.

Федор. Вон как!

Клавдия Васильевна. Может быть, мои слова и не принесут пользы – говорят, дневная кукушка ночную не перекукует, – но я скажу. Хорошая жена, Федя, больше всего заботится о человеческом достоинстве своего мужа, уже потом она может гордиться его славой, чином, званием, материальными успехами. Но если муж – мелкий человечишка, пройдоха и жулик, то, поверь, и жена у него точь-в-точь такая же.

Федор. Слава богу, я не пройдоха, не жулик…

Клавдия Васильевна. Можешь им стать.

Федор. Ты уже преувеличиваешь, мама.

Клавдия Васильевна. Нет, я просто стараюсь всегда заглядывать вперед.

Федор. В чем же ты обвиняешь меня?

Клавдия Васильевна. В супружеской жизни часто бывает – кто кого потянет за собой. Так ты будешь ужинать?

Федор. Подожди. Но я люблю Леночку, ты понимаешь, люблю! Могу я иметь право на это счастье?

Клавдия Васильевна. Счастье ли это, Федя?

Голос Леночки. Федя!

Федор. До сих пор считалось: любовь – это одно из высоких и чистых чувств, возвышающих человека.

Клавдия Васильевна. Это неправда, Федя.

Федор. Да я по себе чувствую.

Клавдия Васильевна. Очень часто любовь принижает человека, разрушает его жизнь. Я даже не знаю, совершено ли во имя любви на земле больше высоких поступков или подлых.

Голос Леночки. Федор!

Клавдия Васильевна. Ну иди, иди.

Федор. Что же я, по-твоему, должен сделать?

Клавдия Васильевна. Ты совсем взрослый мальчик, Федя. (Подходит к сыну, целует его в лоб.)

Голос Леночки. Федор!

Клавдия Васильевна. Иди же, иди, не геройствуй.

Клавдия Васильевна пошла было на кухню, но в это время входит Леночка.

Леночка (ласково). Мама, мы так задержали вас с ужином, совсем завертелись – давайте поедим.

Клавдия Васильевна. Вот и хорошо. (Ушла.)

Леночка. Ты что, не слышишь?

Федор. Я с мамой разговаривал.

Леночка. Интересно, что она тебе напела.

Федор (строго). Лена, я хочу поговорить с тобой.

Леночка (приложив руку к груди). Ой!

Федор. Что ты?

Леночка. Опять кольнуло.

Федор. Капли дать?

Леночка. Не надо. Так перенервничала!.. (Подошла к Федору, обняла его.) Тебе наговорила кучу гадостей… (Целует.) Извини! Талантливый ты мой!

Федор (обнимая жену). Да, уж наболтала ты всяких глупостей! Ты меня будешь слушаться?

Леночка. Буду, буду. А ты меня – ладно?

Федор. Идет. (Целует жену.)

Входит Клавдия Васильевна.

Клавдия Васильевна. Здесь будете ужинать или на кухне?

Леночка. Все равно, мама. Мы скоро выйдем. (Федору.) Идем, я тебе расскажу, что придумала.

Федор и Леночка ушли к себе. В дверях появляется Геннадий.

Клавдия Васильевна. Где Олег?

Геннадий. А что?

Клавдия Васильевна. То есть как – что?

Геннадий. Зачем он вам?

Клавдия Васильевна (громко, с тревогой). Где Олег, Гена?

Геннадий (шепотом). Тут он, за дверью стоит.

Клавдия Васильевна бежит к двери, распахнула ее. Видимо, в глубине прихожей стоит Олег. Клавдия Васильевна увидела его, покачала головой и ушла на кухню.

Входи, больше никого нет.

Входит Олег.

Олег. Не рано?

Геннадий. Думаю, нет – перекипело. Но поблажки не жди. Конечно, не то что сгоряча, но достанется.

Олег. Есть хочется! (Идет к буфету.)

Входит Коля.

Коля. Ты что?! Мать места себе не находит…

Геннадий. Это хорошо…

Коля (Олегу). Я уж наврал маме, будто тебя с Геннадием на улице видел. Где ты был?

Олег. Нигде не был. Мы вокруг дома обошли, а потом через заднее крыльцо – Геннадий меня в своей комнате запер, а сам куда-то ушел.

Геннадий. За покупками ездил. (Коле.) Я его нарочно замкнул, сразу-то попадаться на глаза никогда не надо, проверено!

Олег (Коле.) Что тут было?

Коля. Леночка чуть не умерла. Федор обещал тебе уши оборвать.

Олег. Еще чего! Пусть только дотронется! Где они?

Коля. У себя.

Геннадий. А Татьяна где?

Коля. Занимается.

Геннадий. Одна?

Коля. Нет.

Геннадий. С этим?

Коля. С этим.

Геннадий. Приехал бы он к нам в район погостить!..

Олег. А вещи где?

Коля. В сарай вынесли.

Олег. Сильно испортил?

Коля. Досталось беднягам!

Геннадий (думая о своем). Я бы подговорил ребят…

Коля. Отколотили бы?

Геннадий. Отвадили бы.

Олег (оглядывая комнату). Просторнее стало. (Задумался.)

Где стояла кровать –

Можно там танцевать,

Где сервант возвышался –

Только коврик остался.

Коля. Геннадий, переложи эти стихи на музыку, и спойте Леночке в два голоса.

Геннадий (Олегу). Ты, брат, сейчас не сочиняй,