Нечистые трагики и прокаженные драматурги - Антон Павлович Чехов

– вспых! и жмется, так и жмется к нему, чтоб ей… Люблю, говорит, тебя, Сеня… А Сеня, как окаянный человек, ходит с места на место и счастьем похваляется с малодушества… Тому рупь, тому два… Мне на лошадь дал. Всем долги простил на радостях…

Борцов. Ах… Ну к чему рассказывать? У этого народа никакого сожаления… Больно ведь!

Кузьма. Я малость, барин! Просют! Отчего чуточку не рассказать? Ну, ну, я не буду, ежели серчаете… Не буду… Мне плевать на них…

Слышны почтовые звонки.

Федя. Ты не ори, потихоньку…

Кузьма. Я и так потихоньку… Не велит, ничего не поделаешь… Да и рассказывать больше нечего. Повенчались – вот и все… Больше ничего и не было. Налей-кась Кузьме бессребренику! (Пьет.) Не люблю пьянства! В самый раз, когда господам, после венца, за ужин садиться, она возьми да и убеги в карете… (Шепотом.) В город к аблакату дернула, к полюбовнику… А? Какова? В самый настоящий момент! То-ись… убить мало!

Мерик (задумчиво). Да… Ну что же дальше?

Кузьма. Очумел… Вот, как видишь, стал зашибать муху и ноне, сказывают, до шмеля дошел… То были мухи, а теперь – шмель… И до сей поры любит. Погляди: любит! Должно, идет таперь пешком в город на нее одним глазочком взглянуть… Взглянет и – назад…

К кабаку подъезжает почта. Почтальон входит и пьет.

Тихон. А нынче запоздала пошта!

Почтальон молча расплачивается и уходит. Почта со звоном уезжает.

Голос из угла. В этакое ненастье пошту ограбить – раз плюнуть!

Мерик. Жил на свете 35 лет и ни разу пошты не грабил.

Пауза.

Таперь уехала, поздно… Поздно…

Кузьма. Каторги понюхать желательно?

Мерик. Люди грабят, не нюхают. Да хоть и каторга! (Резко.) Дальше что?

Кузьма. Ты про несчастного?

Мерик. А то про кого же?

Кузьма. Второе дело, братцы, откуда разоренье пошло – зять, сестрин муж… Вздумал он за зятя в банковом обчестве поручиться… тысяч на тридцать… Зять любит взять… известно, знает, шельма, свой интерес и ухом своим свиным не ведет… Взял, а платить не надоть… Наш так и заплатил все тридцать. (Вздыхает.) Глупый человек за глупость и муки терпит. Жена с аблакатом детей прижила, а зять около Полтавы именье купил, наш же, как дурак, по кабакам ходит да нашему брату мужику жалится: «Потерял я, братцы, веру! Не в кого мне теперь, это самое, верить!» Малодушество! У всякого человека свое горе бывает, змеей за сердце сосет, так и пить, значит? Взять, к примеру, хоть нашего старшину. Жена к себе учителя среди бела дня водит, мужнины деньги на хмель изводит, а старшина ходит себе да усмешки на лице делает… Поосунулся только малость…

Тихон (вздыхает). Кому какую бог силу дал…

Кузьма. Сила разная бывает, это правильно… Ну? Сколько тебе? (Расплачивается.) Забирай кровные! Прощай, ребята! Спокойной вам ночи, приятного сна! Бегу, пора… Акушерку к барыне из больницы везу… Чай, заждалась сердешная, размокла… (Убегает.)

Тихон (после паузы). Эй, ты! Как вас? Несчастный человек, иди выпей! (Наливает.)

Борцов (подходит нерешительно к прилавку и пьет). Значит, теперь я тебе за два стакана должен.

Тихон. Какой уж тут долг? Пей – вот и все! Заливай горе бедой!

Федя. Выпей, барин, и мое! Эх! (Бросает пятак на прилавок.) Пить – помирать и не пить – помирать! Без водки хорошо, а с водкой, ей-богу, вольготней! При водке и горе не горе… Жарь!

Борцов. Фу! Горячо!

Мерик. Дай-ка сюда! (Берет у Тихона медальон и рассматривает портрет.) Гм… После венца ушла… Какова?

Голос из угла. Нацеди-ка ему, Тиша, стаканчик. Пусть и мое выпьет!

Мерик (с силой бьет медальоном о пол). Проклятая! (Быстро идет на свое место и ложится лицом к стене.)

Волнение.

Борцов. Это что же? Что же это такое? (Поднимает медальон.) Как ты смеешь, скотина? Какое ты имеешь право? (Плаксиво.) Ты хочешь, чтоб я тебя убил? Да? Мужик! Невежа!

Тихон. Будет, барин, серчать… Не стеклянное, не разбилось… Выпей-ка еще, да спать… (Наливает.) Заслушался вас тут, а давно уж пора кабак запирать. (Идет и запирает наружную дверь.)

Борцов (пьет). Как он смеет? Этакий ведь дурак! (Мерику.) Понимаешь? Ты дурак, осел!

Савва. Ребятушки! Почтенные! Положите хранение устом! Какая польза от шума? Дайте спать людям!

Тихон. Ложитесь, ложитесь… Будет вам! (Идет за прилавок и запирает ящик с выручкой.) Спать пора!

Федя. Пора! (Ложится.) Приятного сна, братцы!

Мерик (встает и постилает на скамье полушубок). Иди, барин, ложись!

Тихон. Ты же где ляжешь?

Мерик. Где придется… Хоть и на полу… (Постилает сермягу на полу.) Мне все равно. (Кладет рядом с собой топор.) Ему на полу спать мука… Привык к шелку да к вате…

Тихон (Борцову). Ложись, ваше благородие! Будет тебе на патрет глядеть! (Тушит свечу.) Брось ты ее!

Борцов (пошатываясь). Где же мне лечь?

Тихон. На бродягино место! Чай, слыхал, уступает тебе!

Борцов (подходит к уступленному месту). Я тово… опьянел… Это… что же? Тут мне ложиться? А?

Тихон. Тут, тут, не бойся, ложись… (Растягивается на прилавке.)

Борцов (ложится). Я… пьян… Все кругом… (Открывает медальон.) Свечечки у тебя нет?

Пауза.

Ты, Маша, чудачка… Глядишь на меня из рамочки и смеешься… (Смеется.) Пьяный! А разве над пьяным можно смеяться? Ты пренебреги, как говорит Счастливцев, и… полюби пьяного.

Федя. Ветер-то как воет! Жутко!

Борцов (смеется). Какая ты… Разве можно так кружиться? Тебя не поймаешь!

Мерик. Бредит. На партрет загляделся. (Смеется.) Комиссия! Образованные господа всякие машины и лекарства повыдумывали, а нет еще того умного человека, чтоб нашел лекарство от женского пола… Ищут, как бы все болезни лечить, а того и вдомек не берут, что от бабья народа пропадает больше, чем от болезней… Лукавы, сребролюбы, немилостивы, никакого ума… Свекровь изводит невестку, невестка норовит как бы облукавить мужа… И конца нет…

Тихон. Натрепали ему бабы вихор, вот он и топорщится.

Мерик. Не я один… Спокон века, пока мир стоит, люди плачутся… Недаром и не зря в сказках да песнях черта с бабой на одну линию ставят… Недаром! Хоть наполовину да правда…

Пауза.

Барин вон дурака ломает, а я нешто от большого ума в бродяги пошел, отца-мать бросил?

Федя. Бабы?

Мерик. Тоже как вот и барин… Ходил, как окаянный, завороженный, счастьем похвалялся… день и ночь как в огне, а пришла пора, открыл глаза… Не любовь была, а одно только обманство…

Федя. Что ж ты ей сделал?