На огненной черте - Константин Михайлович Симонов

Г р о м о в. Солдат.

К р а ф т. О, солдат имеет много орденов! За что ты имеешь ордена?

Г р о м о в. За то, что хорошо бил фашистов.

К р а ф т. Ты есть храбрый солдат. Как много фашистов ты убил?

Г р о м о в. Да так, штук тридцать, сорок.

К р а ф т. О, ты есть храбрый солдат. Я имею интерес немного знать один э-э…

А д л е р. Участок, господин генерал.

К р а ф т. Да! Участок. Я желаю знать маленький участок русского фронта. Это есть участок, где ты имел быть взятым в плен. Тебе будут делать вопрос, ты будешь отвечать.

Г р о м о в. Не буду. Расстреливайте.

К р а ф т. Мне очень жалко расстреливать храброго русского солдата. Я не хочу это делать. Я буду давать тебе время думать. Ты имеешь… (смотрит на часы) шесть часов.

Г р о м о в. Не надо. Время потеряете.

К р а ф т. Шесть часов. Ответ есть жизнь, молчание есть расстрел. (Уходит вместе с Адлером.)

Сцена поворачивается, открывая двор. Смеркается, дует ветер со снегом. У ворот на часах  Я н.

К р а ф т. Погода меняется. Метеослужба радировала, что с севера идет снежная буря.

А д л е р. Тем лучше, не правда ли, господин генерал?

К р а ф т. Да, нам легче будет прорваться. Однако вернемся к пленному, Адлер. Я согласен — он похож на переодетого офицера. Но ведь это не была разведка?

А д л е р. Нет, господин генерал. Это была атака, и он действовал, как простой солдат.

К р а ф т. Странно. Но он кое-что знает. Как упорно он отказывается отвечать.

А д л е р. Может быть, применить особые методы?

К р а ф т. Нет, Адлер. Особые методы хороши, когда вы видите страх смерти в глазах пленного. Хотя бы мгновенный проблеск страха, только щель — этого достаточно. Действуя физической болью, как рычагом, вы раздвигаете эту щель. Но есть иные люди. С ними пытка может дать обратный результат. Она мобилизует их волю, разжигает фанатизм. Это именно такой человек, Адлер.

А д л е р. Да, пожалуй, это так.

К р а ф т. С ним надо действовать тоньше, умнее, Адлер. Я намеренно дал ему шесть часов. Как бы он ни готовил себя к смерти, жажда жизни берет свое. В нем надо разбудить жизнь. Вот что, Адлер. Сделаем психологический опыт. Пошлите ему офицерский обед, лучшие сигареты и моего рома. Пусть он ест, пьет, курит, и пусть в нем заиграет жизнь. Посмотрим, окажусь ли я прав. Если это не развяжет ему язык, можете расстрелять его на рассвете. Кстати, его следует разлучить со вторым пленным. Надо заставить его думать наедине.

А д л е р. О, этому солдату осталось жить час-два.

К р а ф т. Во всяком случае, поместите часового внутри. Пусть не позволяет им разговаривать.

А д л е р. Слушаюсь.

К р а ф т. Я пойду к себе ужинать. Предупредите полковника. (Уходит за ворота.)

Адлер подходит к Яну, что-то говорит, показывая на дом, и тоже уходит. Ян входит в дом. Сцена поворачивается, снова открывая комнату. Ян, поставив у стены автомат, зажигает керосиновую лампу на столе, потом завешивает шторой окно и начинает возиться у печки, растапливая ее. Входит  с о л д а т  с подносом, передает его Яну, что-то тихо говорит и уходит. Ян молча ставит поднос на табуретку у изголовья Громова. На подносе — еда, сигареты, фляга.

Г р о м о в. Это еще что?

С а п е р. Видать, генерал… Обхаживает. А ты поешь, сынок.

Г р о м о в. Давай вместе, отец.

С а п е р. Да я и глядеть на это не могу. Какая еда, коли пуля в животе? Пуля досыта накормила, до смерти хватит. А вон, похоже, сигареты лежат. Сигаретку дай, потяну малость.

Г р о м о в. Да ведь нельзя тебе, наверно, с такой раной.

С а п е р. Это кабы я в нашем госпитале лежал, тогда б нельзя было. А тут, сынок, все навыворот получается. Тут то лекарство хорошо, через какое на тот свет скорее попадешь. Дай одну. Хоть и не поравнять с нашей махорочкой, а все дымком побалуюсь напоследок. На душе полегчает.

Громов, распечатав пачку, достает сигарету и знаком просит Яна передать саперу. Ян передает и зажигает спичку. Сапер закуривает.

Г р о м о в. А что же во фляге? Чай, что ли? (Нюхает.) Ого! (Пробует.) Ром! Честное слово, ром!

С а п е р. Гляди. Ублаготворяют тебя.

Г р о м о в. Что ж, они думают — выпью рому, да и расскажу все?

С а п е р. А пускай думают. Ром, конечно, дело, надо выпить. Как говорится, с паршивой овцы хоть шерсти клок. И я глоточек сделаю, коли дашь.

Г р о м о в. Пей все, отец. Я не буду.

С а п е р. Почему такое?

Г р о м о в. Зарок дал не пить. Дело одно было… В общем, зарок на всю жизнь.

С а п е р. На всю жизнь? Тогда этот зарок уже не годится.

Г р о м о в. Почему?

С а п е р. Потому для нас с тобой жизнь уже окончилась. Ежели рассудить, то мы с тобой уже на том свете. И зарок твой кончился.

Г р о м о в (смеясь). Ловко рассудил. Эх, выпить, что ли, в самом деле? Уговорил, отец! Во славу русского оружия! (Пьет и делает знак Яну.)

Ян передает флягу саперу.

С а п е р (отпивая). Хорош! Хотя водочка-матушка, та, пожалуй, повкуснее будет.

Г р о м о в (закусывая). Огонь по жилам пошел. Эх, отец, даже умирать жалко стало.

С а п е р. Кому не жалко.

Г р о м о в. Я тебе скажу… (Оглядываясь на Яна.) Слышь, отец, а этот вонючий фриц, видно, всю ночь торчать будет.

Я н. Я не фриц. Я есть поляк. Я хорошо разумею по-русски.

Громов и сапер оторопело смотрят на Яна, потом друг на друга.

Г р о м о в. Приставили слушать, что мы с тобой говорить будем.

Я н. То неправда. Гауптман Адлер не ведает, что я разумею по-русски. Я имею приказ сторожить и не позволить вам говорить.

Г р о м о в. А чего ж позволяешь?

Я н. А, вшиско едно смерть. Вам смерть, мне смерть, немцам смерть. Всем смерть. Вшиско едно.

С а п е р. Как звать-то тебя?

Я н. Ян.

С а п е р. С Варшавы?

Я н. Лодзь.

С а п е р. Тоже хороший город. Служил я в Лодзи до той войны. Мануфактура там знаменитая.

Я н. О да. Я есть ткач.

С а п е р. Рабочий класс, стало быть? А как же это у тебя, парень, получилось: Гитлер твою Польшу себе заграбил, людей ваших сколько поубивал, а ты ему служить пошел?

Я н. Что можно делать? Мобилизация. Не пойдешь — расстрел.

Г р о м о в. В плен бы давно сдался.

Я н. Надо иметь случай. Я не имел. Я был в штабе. Фронт — далеко. Пан товажиш, что мне сделают, коли я пойду в плен?

С а п е р. А ничего не сделают. Пошлют в лагерь для пленных. Ты не бойся — лагеря у нас не то что у Гитлера. Харч дают как положено, папиросы тоже. Ну, конечное дело, работать там надо, не без этого… (Морщится от боли.)

Г р о м о в. Он же поляк. Могут и в лагерь не послать. У нас на фронте польская дивизия есть. Имени Костюшко. Иди да воюй. Польшу