В плену альфы - Эми Мун

Два дня назад

— Айо-на, Айо-на пйиш-ла!

Малышка неловко вывалилась из песочницы и поковыляла к ней. Другие дети тоже подхватились. Голодные, наверное. Особенно Дашенька. Ее мамаше вечно не до питания ребенка, скорее очередному хахалю борща наварит, чем дочери стакан воды нальет.

— Привет, красотка, — обняла прижавшуюся к ней малышку. — А я вкусного принесла… — поставила пакет на выщербленный временем асфальт.

Плакали их с братом запасы, но тащить полные сумки мимо детей… нет, не сможет.

Алена раскрыла первый сверток. Сегодня перепало неплохо — в кафе юбилей отмечали, щедрый клиент попался. Пришлось вытерпеть парочку сальных намеков и несколько попыток знакомства, но Рома — вышибала их и кассир по совместительству — быстро дело поправил. Две-три вежливых фразы в стиле «какого черта к моей девушке пристали» — и гости угомонились.

— Шла бы ты на нормальную работу, — ворчал потом, пересчитывая выручку. — Или хоть бы волосы обрезала…

Алена улыбнулась, вручая Дашеньке еще теплый чебурек. Волосы обрезать она физически не могла — рука не поднималась. Жалко такое богатство обкорнать! Да и о маме хоть такая память. Та тоже до поры до времени с косами бегала. Толстенные, в запястье толщиной. А потом и их пропила …

— Пить хо-фу, — прожевал Матвейка, самый старший.

Алена вздрогнула. Угадал как будто.

— Так сходи попей, дом рядышком, — потрепала темную макушку.

Мальчик надул губы, но никуда не пошел. В отличие от Даши, Матвея родители баловали. Жили, как и все в их бараке, бедно, но чисто. Никогда Алена их пьяными не видела, и тихие очень. Все мечтали накопить на однушку, хоть плохую но свою.

Алена надеялась, что получится. Сама бы хотела отсюда убраться, но… Вздохнув, вручила последний чебурек. Но приходится экономить на всем. И мясо-то не всегда есть в доме.

— А ты поиграть выйдешь? С куклами! — дернула за рукав Дашенька.

И неважно, что куколки эти самодельные самого непрезентабельного вида. Из лоскутков и тряпок сшитые, но Алена каждую любила.

— Посплю только. И уберусь. Но если хотите, можете помочь, — добавила с хитринкой.

Малыши тут же зашептались. Зазвучало уверенное «придем». Такие лапушки! Уборка для них еще игра, а вот для нее — набившая оскомину рутина. Но Алена не жаловалась. Все могло быть гораздо хуже.

Она зябко повела плечами и, подхватив пакет, пошла домой.

Подъезд окутал прохладой и запахом бедности. Иногда Алене казалось, что именно здесь проходил рубеж между подобием жизни и улицей. И никто не мог сказать, какая именно дорога приведет к этой незримой границе. Бабу Люду выгнал муж, с которым она прожила больше сорока лет, а дочери до нее нет дела — своя семья, свои заботы. Толик с Василисой нашли общее на дне бутылки и просто спились. Геннадию Аристарховичу обыкновенно не повезло — одна неудача за другой, а потом и вовсе инвалидность. Но мужчина ничего, держался молодцом, и пусть не ходил, но упорно стремился к нормальной жизни, так же как Голубковы — или Голубки — родители Матвея. Но из болота не так просто выбраться. А в ее положении и подавно.

— Аленка-а-а, ты шоле?! — донесся из соседней двери визгливый голос бабы Люды.

Девушка вздохнула — все то она услышит.

— Да, я…

— А зайди, милая.

Ох, ей бы домой! Ввалиться в комнату и рухнуть на тахту, с протяжным стоном выдыхая тяжесть ночной смены. Но Алена зашла. Старушку только пожалеть можно — одна совсем, а пенсии едва на «выжить» хватает. Чужих денег баба Люба ни копейки не брала, милостыню не клянчила. Все сама, пока руки работают.

— Здравствуйте, — Алена просочилась в пыльную темную комнату. Видела баба Люда уже плохо, но как-то умудрялась вязать симпатичные шапочки-носочки и приторговывать ими у станции метро, рядом с такими же старушками.