Альтер Эго. Обретение любви - Иван Вересов

— Нет, не хочу к обезболивающему привыкать, а потом что делать?

— Потом лечить.

— Это не вылечишь. Давай лучше кофе? С коньяком.

— Особенно хорошо для сна. Способствует. — Максим не стал продолжать тему про лечение — больной вопрос. Можно понять, у Залесского были причины не доверять врачам. — Кофе не проси. Тоже зависимость, между прочим.

— Ну хоть чай.

— Чай можно, сейчас заварю. Только ноут принесу, я в зале оставил.

— Зачем он тебе? — Сергей не разделял увлечения Лазарева интернетом. — Вот у тебя зависимость развивается — это точно! Скоро в реальном мире жить перестанешь.

— Это что было сейчас? — Максим остановился на полдороге к тайнику с электрочайником, от пожарной охраны приходилось прятать. — Ты меня воспитываешь. Ты?! А-ха, насмешил. Не понимаешь ты, Серж, — Максим все чаще стал так называть Залесского, а раньше — никогда. Дистанция между ними увеличивалась. Чем все кончится, чем? — Интернет нужен! Это же связь со всем миром, можно найти информацию о чем угодно. Фестивали, конкурсы. И пиар, и заказы.

— Зачем нам конкурсы? Что на них показывать, мне вон уже на пенсию скоро пора, — невесело заметил Сергей. — Все это учение — мучение коту под хвост. Именно что заказы, сегодня что у нас? А завтра? Спектакль все откладываем.

Максим и это не стал развивать. Скоро говорить станет не о чем, кроме как о погоде. Да и было ли? Особой откровенностью они не отличались. Во всяком случае Лазарев точно не раскрывал Сергею и десятой доли того, что хотел бы. Боялся быть непонятым? Нет, скорее, ограждал. В жизни Залесского это все лишнее, не танец. Макс возился с чаем, Сергей молчал.

Да, лишнее, но они по-прежнему вместе. Лазарев поставил стул у дивана, на сиденье чашку.

— На твой чай, а я сейчас.

Максим закрыл зал, погасил свет в коридоре. В темноте обратный путь казался длиннее, Лазарев с неудовольствием размышлял о том, что планы его дают крен, Сергей переутомляется, устает, а на выходе — разочарование.

От кого это слышал недавно: “Артисту необходимо рукоплескание зрительного зала”? Да, этого Серж точно не добрал. И презентации тут не в счет, даже раздражают, несмотря на хорошие деньги.

Он вернулся в кабинет, увидал, что Залесский лежит на диване в той же позе. Нетронутый чай остывает на стуле.

— Ну что, совсем плохо? — Максим и так знал ответ, но не хотел молчания, потому и спросил. Сергей, морщась от боли, подвинулся.

— Да, хуево, иначе не скажешь. Иди сюда.

Макс положил ноут на стол, вернулся к дивану, сел рядом. Сергей прислонился к нему, нашел наименее болезненное положение. Макс хотел бы лечь рядом, обнять его, взять часть боли на себя, а лучше всю… Но продолжал сидеть отстраненно, сказал только:

— Давай не поедем сегодня, тут останемся. Завтра у меня дела в городе, а тебе надо к врачу пойти.

Последовал ожидаемый ответ.

— Не выдумывай, не надо. Ничего нового они не скажут.

— Залесский, не спорь, а? Хватит уже на сегодня.

Сергей сам обхватил Лазарева, прижался.

— А спать как будем, вдвоем на одном диване? Ложись тогда, места хватит.

— Я потом лягу.

— Опять пойдешь в свой ноут пялиться? Максим, ну что происходит?

— Ничего, — Лазарев хотел встать, но Сергей не пустил.

— Постой… я поговорить хотел. Это важно.

У него были сильные руки, но не грубые. Есть люди, которые слегка тронут, а больно, даже синяки остаются. Такой была мать Макса. На людях она любила потискать его, и всегда это выходило для него неприятно, как и её фальшивые слова: “А это мой талантливый сыночек…” — ненавистная фраза!

Сергей никогда не касался больно, даже в минуты крышесносных ласк. Трахаться он умел улетно, как и танцевать. Достаточно было один раз увидеть… и один раз почувствовать…

Мысли Лазарева смешались. Он не сразу въехал в суть того, что говорит Сергей. Пропустил начало фразы, переспрашивать не стал. Опять спорит…

— И все меньше понимаю, зачем это тебе. Заработать ты мог гораздо больше, не здесь, конечно. Здесь скорее пулю поймаешь, чем состояние сколотишь. Собаку жалко, — без всякой связи добавил он, — может, и не собиралась кусать?

— Думаешь, стоило проверить? — Макс не удержался от сарказма, ощущение мимолетной близости прошло, хоть Сергей не размыкал рук. С большим чувством он сегодня Игнашу трогал. — Мне тоже жалко, и у меня тоже была собака.

— Что с ней стало?

— Сдохла от старости.

— И не заводил больше?

— Нет.

— Почему?

— Привыкаешь к ним… а живут мало… Ладно, давай ляжем, я устал что-то сегодня. Дурацкий день… Насчет дома ты прав, далеко он. Ни к чему…

Противореча себе, Макс продолжал сидеть, даже не двинулся. Сергей все так же обнимал его. Помолчали.

— Максим, ты не подумай, — начал Сергей, — я не потому, что мне не нравится. Вернее… Как объяснить? Боюсь я таких домов. Мне в них плохо.

— Плохо? С соседями в общаге лучше?

— Не сердись… Я расскажу, только не перебивай, ладно?

Снова молчание. Максим ждал.

— Ты думаешь, меня Яков богатством сманил? — Максим напрягся при ненавистном имени, произнесенном Сергеем так спокойно. — Нет, не этим, поверь, он мне жизнь обещал. Я хочу, чтобы ты понял. В академии мы все были добровольные отшельники. Все человеческая жизнь проходила за стенами вагановки, а мы отделены, день за днем. Пусть я и жил дома. Но это уже не имело значения. Нет… я люблю мать и отца, даже его, хоть мы и поссорились крепко в последний раз, когда виделись. Поссорились-то из-за Якова, а началось все раньше, когда отец не принял танец. Вот ты принял сразу, и потому я с тобой.

— Только поэтому?

— Это все, что у меня осталось, Макс. А страшно жить так, считать дни. Как будто заранее знаешь дату смерти. Когда ногу лечил, я понял — жизни не будет потом. Настоящей не будет. — Сергей говорил сбивчиво, вероятно, не озвучивая половины мыслей, не успевая за ними. Но главное, что не молчал! — Зачем я за Яшей пошел? Сам не понимаю. Как разум помутился. В академии все живут ожиданием, учатся, мучаются, плачут, но ждут, что вот откроется дверь, а за ней — театр, сцена, все, ради чего было больно и тяжело. Вот и я на пороге постоял, а не вошел… Может, если бы родители ждали от меня достижений, то я по-другому к выпуску относился, а так им все равно, ну а Яша обещал золотые горы. Нет, не то, я не бедности боялся, чего бояться — вырос в ней, я боялся, что засосет, как отца… Ну и жизнь хотел увидеть, ту, что за стенами. Яша обещал…

— Ты… любил его? Правда?

— Наверно, тогда — да. Он был добр, и я ему нравился. Как потом его приятели говорили, что он на меня запал. Даже делиться не хочет…