Наказание - Джейн Генри

Но это блеф. Ни один из них отсюда не уйдет.

— Ты понимаешь серьезность лжи мне? — спрашиваю я, мой голос низко гудит в тишине склада. Я привлекаю его внимание. — Представь медленную, мучительную боль, которая начинается с предупреждения. Разрушенные колени. Давайте обсудим факты, джентльмены. Человеческое тело — это шедевр в своей способности выдерживать боль. Возьмем, к примеру, твое разбитое колено. Это не просто сломанная кость, верно? — я касаюсь его колена концом биты, и он кричит, пока не охрипнет. — Боль оценивается примерно в девять баллов по шкале боли. Достаточно сильная, чтобы вызвать шок или даже помутнение зрения.

Наклоняюсь ближе, позволяя ему осознать это. Иногда угроза пыток и боли усиливает эффект от жестокого избиения.

— Но настоящая агония наступает позже. Когда каждое движение вызывает невыносимую боль, стреляющую вверх по ноге. Когда простой кашель или смена позы становятся невыносимыми, — выпрямляюсь. — И я собираюсь сломать твое второе колено. Поэтому настоятельно рекомендую очень тщательно подумать над своими следующими словами. Стоят ли они такой боли, что ты потеряешь сознание, пока я не разрежу тебя на куски, и ты не истечешь кровью на этом полу? Ты знаешь, мы выбрали это место не случайно — здесь легко вымыть кровь и заглушить любой шум.

Постукиваю битой по ладони. Лев наблюдает за мной. Глаза Никко горят, как миллион солнц, смотря на наших врагов. Михаил наблюдает за всем этим, невозмутимый. Лидия — как статуя.

Я ударяю битой по ладони, наслаждаясь жжением. Связанный человек кричит.

— Ладно, — говорю я, поднимая биту и замахиваясь.

— Хорошо! — кричит он. — Хорошо, я скажу! Боже!

Кладу биту на пол и смотрю на него. Киваю Никко.

— У тебя есть связь с Алексом?

— Я здесь, — говорит Алекс. Никко кивает.

Человек рядом с предателем раскачивает стул, пытаясь добраться до своего трусливого брата-предателя. Он извивается и кричит на него по-русски.

— Манхэттен! — рыдает он. — Он на Миднайт Уорф.

— Ты понял? — спрашиваю я Алекса.

— Да. Я знаю, где это. Частный порт на Ист-Ривер.

Второй ругается, брызгая слюной. Я киваю Никко.

— Дай ему его награду.

Никко приставляет пистолет к виску человека и нажимает на курок. Тот обмякает в наручниках.

Его товарищ смотрит мне в глаза, невозмутимый.

Я смотрю на Михаила.

— Я передумал. Не хочу, чтобы Лидия видела, что я с ним сделаю. Не хочу, чтобы она отшатывалась от моего прикосновения. Вспоминала то, что я собираюсь сделать.

Михаил кивает.

— Мы оставим тебя, брат.

— Виктор, — говорит Лидия, ее голос сдавлен. — Тебе не нужно этого делать. Ты все еще человек. Просто… закончи это быстро.

Встречаюсь с ее взглядом и качаю головой.

— Я справлюсь. Выведи ее, брат.

Ее глаза наполняются слезами, и почему-то кажется, что она вот-вот заплачет. Я не понимаю.

Подхожу к ней и провожу пальцем по скуле. Отдергиваю его, мокрый от ее слез.

— Почему ты не хочешь уйти?

— Я не знаю, — шепчет она. — Не знаю, но я… я должна остаться.

Черт.

Не хочу, чтобы она видела во мне монстра. Но должен уважать ее просьбу.

— Ладно. Я позволю. Но ты останешься за мной, — соглашаюсь я, в голосе слышна тяжелая нерешительность.

Когда Михаил отходит в сторону, Лидия делает глубокий, дрожащий вдох, готовясь к насилию, которое ей предстоит увидеть.

И тут… в темном, холодном складе, с ее глазами, смотрящими в мои, с решимостью не уходить и не прятаться от того, кто я есть и что делаю, что-то меняется между нами. Я знаю, кто она. Видел ее демонов. Знаю тьму, с которой она борется, и тьму, в которой находит удовольствие.

Сейчас она увидит мою.

Я поворачиваюсь к человеку, связанному перед нами, его судьба предрешена тем, что он сделал, и со всей силы бью бейсбольной битой о стену. Она разлетается на куски. Мне не понадобятся орудия для того, что я собираюсь сделать дальше.

Сжимаю и разжимаю кулаки.

Лидия не моргает.

— Встань за мной.

— Нет.

Я не знаю, почему мне нужно видеть, как он это делает. Не думаю, что это связано с тем куском дерьма, который он привязал к стулу.

Это касается Виктора и меня.

Когда он кивает, во мне бурлит энергия. Он… согласился. Позволит мне.

Сглатываю и смотрю на него. Дело не в насилии — дело в том, что он… доверяет мне достаточно, чтобы позволить наблюдать. Чтобы знать, что я не превращусь в лужу и не сломаюсь.

Он поворачивается к мужчине, который, кажется, не проявляет особого страха. Если бы это была я, то уже бы намочила штаны. Виктор — самый большой и могущественный человек, которого когда-либо встречала. Он только что выбил колено другому мужчине, прежде чем приказал застрелить его. А теперь этот мудак стал для меня каким-то гадом...

Я не знаю, как он все еще сидит там, глядя на Виктора с вызовом.

Мужчина, должно быть, не в своем уме, потому что любой нормальный человек, увидев, как Виктор одним ударом разбивает бейсбольную биту на щепки, не может сидеть там без тени страха или раскаяния на лице.

Виктор подходит и хватает этого мужчину за волосы. С жестоким рывком, от которого вздрагиваю, он откидывает его голову назад, обнажает шею и смотрит ему в глаза.

Почти ожидаю, что Виктор снимет с него скальп ножом, кроваво и жестоко.

— Расскажи, что ты сделал, — рычит он. Я держусь. Это нелегко.

У мужчины перед нами хватает наглости плюнуть на него.

— Юдин пообещал мне, что поделится. И он сделал это. Он дал мне ее фотографии. Он снимал видео. И он планировал позволить мне воспользоваться ее киской.

Я вздрагиваю и прикрываю рот рукой.

Он не мог.

Он не…

Как я могла быть такой глупой?

Виктор сильно бьет мужчину головой о стену. Пленник кричит, а затем тяжело падает на пол. Меня поражает, как эта груда костей, мышц и крови, из которой состоит человеческое тело, может быть одновременно такой хрупкой и мягкой, но при этом удивительно устойчивой.

Виктор наклоняется, поднимает мужчину за рубашку левой рукой, как будто тот весит не больше ребенка,