Послушный до дрожи - Анна Кота

class="p1">Он говорил, как будто он повторял заученный текст, но манера держаться выдавала больше. Нейт почувствовал как тяжесть в чужих плечах эхом отзывалась у него в груди.

— Госпожа прибудет вечером. Осмотрись пока. Уюта не ищи — приватники здесь, чтобы служить.

Сухие слова прозвучали как закон. Но, казалось, Эл произнёс их не только для него.

Дверь закрылась мягко, оставив Нейта в тишине. Только теперь он позволил себе вдохнуть глубже, словно впервые за весь день.

Прошелся по комнате. Вернулся к кровати, похлопал по жесткому матрасу, который не прогибался под рукой.

Пальцы непроизвольно сжались на ткани покрывала, будто Нейт пытался зацепиться хоть за что-то. Под рукой собрались складки — хоть какой-то след его присутствия в чужом месте.

Новый дом казался холодным, выверенным, строгим.

Нейт впервые ясно ощутил, что стоит не просто в новой комнате, а на пороге перемен.

Дрожь в груди переплеталась с упорством.

Он справится. Или сломается. Другого пути нет.

Глава 2. След тепла

Нейт не смог долго оставаться в комнате — голые стены будто сдвигались, давили. Он походил из угла в угол, потом сел на жёсткую кровать и взглянул в зеркало.

Тёмные, чуть волнистые волосы спадали на лоб. Из-под чёлки смотрели серые глаза. Ниже — ровные плечи, тонкие линии ключиц, кожа светлая, почти прозрачная. В школе телесной линии говорили, что он рождён, чтобы притягивать взгляды. Мадам Морвен в Лунном доме любила повторять, что он создан для витрины.

Нейт знал, как пользоваться этим телом: как повернуть голову, чтобы свет лёг по линии шеи, как замедлить дыхание, чтобы кто-то задержал взгляд.

Здесь под ровным светом комнаты, он видел просто себя: слишком бледного, усталого, без защиты. Нейт невольно выпрямился, поправил волосы, потом опустил руки. В отражении не было привычного отблеска сцены — света, который делает тело живым, когда на него смотрят. И от этого становилось тревожно, будто его держат под прицелом, но никто не смотрит.

Может быть, он и правда создан, чтобы существовать под светом и чужим взглядом. И потому в тишине комнаты одному ему становилось особенно не по себе.

Эл сказал, что он может осмотреться. Предположив, что имелся в виду весь дом, он поднялся и вышел.

Коридор встретил его тишиной, в которой каждый шаг звучал громче, чем хотелось бы. Линии подсветки под подошвами реагировали мягким светом. Его передвижения по дому наверняка фиксируются, и это только усиливало ощущение наблюдающего за ним чужого пространства.

В дальнем конце коридора мелькнула фигура горничной. Та скользнула по нему взглядом, но не остановилась — от этого ощущение дома стало ещё строже.

Нейт прошёл мимо высокого окна с витражом. Присмотрелся к узору. Ровные линии и цветное стекло — всё оказалось без шероховатостей и трещин. И от этого возникло чувство, что этот дом как идеальная декорация. Сенсоры, которые мелькали тут и там, реагируя на движение, усиливали ощущение сцены — будто он под прожектором.

Вдруг сквозняк донёс до него сладкий запах выпечки — как дыхание чего-то тёплого. Нейт пошёл на этот аромат корицы, спустился на цокольный этаж и вскоре нашёл источник.

Кухня встретила его жаром и запахом теста. Медные кастрюли блестели в солнечном свете, пробивающемся из окна под потолком. Огонь шипел под чугуном, в котором что-то булькало.

У плиты стояла полная пожилая женщина с круглым лицом и красными от жара руками. Повариха бросила на него взгляд поверх кастрюли.

— Ну и кого это к нам принесло?

— Новенький? — предположила она, помешивая варево в кастрюле.

— Нейт, — представился он.

— Ишь, какой красавец, аж тесто подниматься быстрее стало.

Он невольно улыбнулся. Женщина напомнила ему экономку в доме первой хозяйки, куда он попал сразу после выпуска. Та хоть и была ворчливой, всегда угощала его чем-нибудь сладким.

— Все вы красивые… пока не закапризничаете, — беззлобно заметила старуха, не отвлекаясь от процесса.

— За всех не скажу, но я не капризный, — возразил он, осматриваясь вокруг.

На столе лежали ещё тёплые булки, воздух был густой от пряных трав и пара.

— Все так говорят поначалу, — отрезала она. — А потом начинают нос воротить от стряпни.

Старуха вытерла руки о полотенце и подошла ближе, осматривая Нейта.

— Никогда не видел, чтобы готовили на огне, — заметил он, чуть смутившись от столь пристального внимания.

— У нас всё по-старинке. Режем, месим, жарим сами. Пасту из автоматов пусть простолюдины жуют — им и порошок за еду сойдёт. А у нас — хлеб настоящий.

Она кивнула на табурет у стола. Как только Нейт сел, перед ним оказалась кружка, в которую повариха плеснула из чайника тёмный настой, и шлёпнула рядом тарелку с горячими булочками.

— Ешь уж, пока горячие.

— Спасибо. — Нейт с благодарностью взял булку.

Сдоба мягко пружинила в пальцах, корочка чуть обожгла кожу. Когда он откусил, сладкий пар ударил в нос, и рот наполнился тягучим теплом.

Чай оказался терпким, с горечью трав, обжёг язык и горло, заставив сделать резкий вдох. Тепло расходилось по груди, и на миг стало так тихо, что слышно было только, как потрескивают дрова в печи и сердце бьётся в висках.

Слишком простое, но сейчас странно нужное ощущение.

— А сколько в этом доме людей? — спросил он, прожевал угощение.

— Из простых, окромя меня, две горничные: убираются по дому и помогают на кухне. Ну а из ваших — Эл, он тихий. А Марлена сразу узнаешь, — она хмыкнула, будто усмехнувшись сама себе. — Правая рука госпожи.

— Его ни с кем не спутаешь.

Повариха рассказывала, не отрываясь от процесса: посыпав стол мукой, она принялась за тесто.

Слова ложились твёрдо, будто она месила обитателей дома вместе с тестом.

— А хозяйка? — осторожно поинтересовался Нейт.

— Хозяйка у нас одна, мальчик. С ней спорить не станешь.

Пауза.

— Я тебе так скажу: делай, что велят, и ешь, что дают. Тогда, может, и задержишься подольше остальных.

— Я умею слушаться, — Нейт спокойно встретил её взгляд.

— Посмотрим. Красота быстро приедается. А слушаться долго никто не умеет, — хмыкнула она коротко, жёстко, словно отрезала ножом. И отвернулась обратно к кастрюле, будто разговор был окончен.

Когда Нейт вернулся в свою комнату, запах булки ещё держался на пальцах.

Зеркало снова отражало его слишком открыто, но теперь он видел в отражении лёгкий след тепла — будто кухня оставила на