Каприсуэль. Во власти желания - Елена Арматина

Если я сейчас признаюсь,  что не была верна своим "женихам",  погублю и  себя,  и Лиама. Мой зверь,  запертый в глубинах  моего сознания, посылал мне едва слышные сигналы тревоги.

- И почему же?

Его гипнотизирующий взгляд совершенно осязаемо тянул из меня правду. Но ледяная сосулька, поселившаяся во мне, остужала вспыхивающий под его напором  мозг. Я тоже зверь,  женишок. Слабый.  Испуганный.  Запертый в клетке. Но зверь. Инстинкт выживания заставил меня нести чепуху:

- Я Вас не знаю…

Широкие и черные,  словно нарисованные брови домиком сошлись над  переносицей. Он явно ждал не такой ответ. И вдруг его улыбка вновь одарила меня мягким теплом,  а жалящий обруч,  сковавший мою голову,  рассыпался перед глазами тысячами искр.

Я была в полном сознании,  когда падала у его ног обессиленным трупиком. Мозг работал на полную катушку,  ища выход,  а обессилевшее тело отказывалось меня слушать.

Мужчина успел подхватить меня до того,  как я грохнулась на пол. Легко,  словно пушинку он поднял меня и положил на постель. Встав возле меня на одно колено и опершись руками вокруг  моей головы, склонился ко мне и, не обращая внимания на мое застывшее бледное лицо,  поцеловал в губы. Легко и целомудренно,  но давая понять,  что отказа  он не принимает.

- Это поправимо,  девочка. Меня зовут Дэниэл. Между нами заключен брачный  контракт.

Эти слова он шептал мне в лицо,  склоняясь так близко,  что его губы и щетина касались моей кожи.

- Есть что-то еще,  что мешает тебе принять меня?

Я вновь ощутила,  как огненный обруч сжимает мою голову. Зачем он это делает? Мне так больно,  что я готова признаться во всем…

- Да…

- И что же это,  Каприсуэль?

Но мой зверь, корчась от страха,  послал мне спасительное видение. Глаза. Глаза Лиама и его полный сожаления взгляд. И боль отступила. Вернее,  я все еще чувствовала сжимающийся вокруг  черепа обруч,  но той боли и жара уже не испытывала.

"Живи!"  - молили глаза Лиама.

С языка были готовы сорваться одни слова,  но произнесла я совершенно иное:

- Вы меня пугаете. Я вас боюсь. И хочу знать все…

Я не соврала. Но роковое признание так и не сорвалось с моих  губ.

И опять обруч взорвался,  застилая мне глаза огненными брызгами.

А Дэниэл громко засмеялся,  при этом потрепав меня по щеке.

Глаза мои обессиленно закрылись,  хотя сознание все еще оставалось достаточно ясным. Тело было явно слабее  моего духа.

Я почувствовала,  как спружинил матрас,  когда мужчина встал с кровати. Мне сразу стало легче дышать.

Но расслабляться было рано. С шипением открылась дверь и раздались стремительные шаги. Меня обдало новой волной страха. Странный сладковатый запах  защекотал мне нос. Что это? Кровь?

- Что сказала твоя сучка?

Услышав эти слова,  я предпочла упасть в обморок. Пусть и притворный. Это было не трудно после всех перенесенных  потрясений.

- Дэмисон! – рык Дэниэла разрезал пространство комнаты напополам.

- Что с ней? Ты взял ее? – голос чужака все еще был воинственным и грубым,  но вошедший мужчина явно пытался взять себя в руки.

На своей шее, на пульсе, я почувствовала ладонь. Знакомый и приятный аромат мужчины перебил странный запах,  исходивший от вошедшего.

- Она в обмороке, -  ответил Дэниэл. – Я бы попросил  тебя впредь не врываться в мою спальню.

- С чего бы это? Мы что,  мало девок имели вместе?

- Заткнись,  Дэмисон. Это не девка. И ты это знаешь. Что у тебя случилось?

Не отвечая на вопрос,  Дэмисон с издевкой спросил:

- Я так понял,  ты вызывал ее на откровения? Что сказала?

- Ничего необычного. Она боится нас, брат. Не шуми,  пусть девочка придет в себя.

Голоса отдалялись,  но все еще были слышны.

- Так что у тебя стряслось?

- Моя призналась, что была с каким-то  скайкутером. Меня она,  видите ли,  уже ненавидит,  а того – любит.

- Это абсурд. Девушки невинны. Док не могла ошибиться.

- Она и не ошиблась. Я,  как ты понимаешь,  не сдержался и проверил все лично.

- Ты идиот,  Дэмисон. Таких,  как они,  осталось всего две. Ты же не убил ее?

- А черт ее знает. Там док. И кровищи много. Я не церемонился, знаешь ли…

- Идиот…

Голоса удалялись,  а после того,  как зашелестела,  открывшись и вновь закрывшись, дверь,  и вовсе исчезли.

Я рычала и бессильно орала,  уткнувшись в матрас. Сжимавшиеся в судорогах  пальцы рвали подо мной шелковые простыни. Как же была права моя саламандра,  не позволившая мне сделать роковое признание. И мне было невыносимо больно и страшно за дальнейшую судьбу моей сестры.