Дом на птичьем острове. Книга первая. Рожденная быть второй - Таша Муляр

развития, на деле же все разваливалось. Никто не понимал, что происходит и как жить в новых условиях. Весной 1990 года из состава СССР вышли Литва, Латвия и Эстония, в августе за ними последовала Армения. «Кто следующий?» – шептались все вокруг.

Всё, во что верили, чем жили и за что боролись советские люди, постепенно трансформировалось в нечто новое. Кто-то этому радовался, кто-то боялся наступления хаоса, а кто-то просто наблюдал. Находиться же в стороне не мог никто – так или иначе все зависели от государства, работали на него и кормились от него. А тут…

Происходящие перемены в стране негативно отразились на работе совхоза и укладе жизни всей станицы. В июле этого года еще и сухой закон отменили, хоть в станице он и не особо ощущался, самогон все равно втихаря гнали во многих домах, осенью делали настойки и обязательное домашнее вино – виноград же нужно на что-то перерабатывать. Но во время кампании по борьбе с пьянством в местных магазинах алкоголь не продавали, да и местные пропойцы стали вести себя чуть потише, а тут, с отменой сухого закона, казалось, запили даже те, кто никогда не пил, – то ли от горя, то ли от безысходности, то ли от вседозволенности.

Зарплату в совхозе платить перестали, одновременно ввели талоны на самые необходимые товары из того, что не выращивалось работниками в подсобном хозяйстве. Инфляция буквально сжирала деньги, которые накапливались на счетах совхоза. Жить было не на что, хотя все по-прежнему работали.

Этим летом отец Василисы со своими братьями начал рыбачить на постоянной основе. Ежедневно часа в четыре-пять утра он уходил в море на старой черной просмоленной и пахнущей ветром лодке, приладив к ней купленный по случаю с рук новый мощный мотор, необходимый для выхода далеко в море, где ставили сети. К семи ему нужно было вернуться, выгрузить свой улов и ехать на основную работу.

Старая чугунная, когда-то белоснежная, а сегодня уже с черными сколами и потертостями ванна, в которой Василиса с братом в детстве весело плескались во дворе, пускали кораблики и маленьких резиновых уточек, заполнялась доверху огромными рыбинами с зеленоватой скользкой кожей, острыми шипами на спине и длинными любопытными носами, бывающими только у осетров. Рыбины не помещались в ванне, хотя она казалась Василисе огромной. Несколько осетров лежали друг на друге, теснились, выталкивали один другого, свешивая с двух сторон носы и хвосты. Теперь, помимо коровы, птицы, младшей сестры и прочих утренних хлопот, Василису ждали осетры и солнце. Солнце было ее врагом, ведь оно прогревало уснувших навсегда грустных рыбин, отчего они моментально портились и становились непригодными для продажи.

Подоив корову, Василиса выпроваживала ее на выпас, потом убирала за птицей, поила ее и кормила, собирала в сад Ритусю, благо та завтракала в саду и кормить ее не было необходимости. Мама с папой уходили на работу, когда сестры только вставали. Проводив Риту, Василиса возвращалась и подходила к ванне с ждущим ее адом.

Рыбины были очень тяжелые, ей казалось, что они весят больше, чем она сама. Они величественно возлежали в ванне, подставив утреннему солнцу королевские лоснящиеся бело-зеленые бока с витиеватым, поистине царским узором и гребнем-короной. Василиса каждый раз замирала перед ними, ей было страшно приступать к порученной работе, было что-то неправильное и какое-то грязное во всей этой затее.

– Жуть, какие тяжелые и огромные! Сколько же лет вы плавали в своем море, пока вас, бедняг, не выловили? И зачем только попались, теперь и вам, и мне морока! – причитала Василиса, пытаясь обеими руками вытащить осетра из ванны, прижать его к себе и, не уронив, дотащить до уличного дощатого стола, приспособленного отцом под разделку.

Рыба выскальзывала, впиваясь шипами в руки, сдирая кожу. Однажды она ее не удержала, и та плюхнулась на песчаник, устилавший двор, словно насмехаясь над Василисиным стремлением разделать рыбу на ровные куски, превратив в аппетитные балыки. Василиса встала над дурацкой рыбиной, раздумывая, как теперь быть. Рука и нога, по которым рыба соскользнула вниз, задев тонкую Васькину кожу своим наждачным боком, оставив за собой саднящие и кровоточащие розовые царапины, болели и требовали внимания.

– Вот черт! Еще и исцарапалась вся, теперь будет бог знает сколько заживать! – Она в сердцах стукнула рукой по ванне. – Нет, ну не могли мимо как-то проплыть, зачем только полезли в эту сеть, дурни любопытные!

Поднять скользкого осетра с земли было практически невозможно: не хватало сил. Она кое-как, взявшись за хвост, опять не защитив ничем руки и ободрав о шипы ладонь, дотащила рыбину до стола, оставив дорожку на песчанике, которую потом пришлось заметать и восстанавливать гладкую поверхность двора, чтоб не хуже, чем у всех.

«Артель ”Напрасный труд“ – это про меня, – думала она каждый раз, когда выполняла поручение матери – Лишь бы соседи удивлялись. Боже, зачем это все?!»

Кое-как затащив носатого осетра на стол, она начинала разделку.

Отрубить голову и хвост. Счистить «жучки» – твердые острые шипы на спине и боках осетра. Обязательно вытащить длинную белую жилу, проходящую по всей длине позвоночника, иначе через четыре-пять часов после вылова из моря она начнет гнить и набираться ядом. При этом нужно вытянуть так, чтобы она не разорвалась. Затем вспороть брюхо.

– Тут нужно быть аккуратнее; если внутри икра, тихонько достаешь ястыки и складываешь в таз. Вместе с матерью позже ее обработаешь, сразу в холодильник неси. Это сокровище. С икрой очень бережно, нам ее нужно потом правильно засолить и в трехлитровые банки закупорить, – наставлял отец.

Дальше следовало вытащить хрящевой сустав, отделить мясо, разделав на балыки, пересыпать их солью и убрать в холодильник.

Первый раз отец показал ей сам, как нужно действовать. Она сразу поняла, что и ему непросто отсекать ножом неподдающуюся осетровую голову, которая сопротивлялась всей толщиной спинного хряща, упираясь длинным носом в неизвестность.

– Вот тебе специальный нож. Острый и тяжелый. Смотри не поранься, он правда очень острый, иначе ты не сможешь сделать качественный, аккуратный балык, а это и есть самое ценное из всей рыбины, ну, после икры, конечно.

Теперь она уже справлялась лучше отца, но чего ей это стоило, знали только ее руки и спина.

Когда осетры наконец-то заканчивались, превратившись в стройные ряды балыка, на дне ванны оказывались хмурая тарань и тарелка-камбала, которые тоже требовали безотлагательной чистки и засолки – солнце уже шпарило вовсю.

– Вот ведь, конца-края этому нет! – вздыхала Василиса. Несмотря на свои причитания и стенания, трудности и боль, связанные с чисткой рыбы, ей