Лимеренция - Х. К. Долорес

склоняется надо мной, прижимая меня руками к столешнице — и, должно быть, целый день эмоциональных взлетов и падений, наконец, настигает меня, но я не могу удержаться от смеха, хотя это больше похоже на задыхающийся хрип, чем на что-либо еще.

— Это будет нашей фишкой? — Спрашиваю я. — Мраморные столешницы в ванных комнатах?

Он смотрит на меня, его зрачки расширяются от желания.

— Могло бы… Хотя всего в нескольких футах от меня есть отличная кровать. Я предлагаю использовать ее вместо этого.

Мои глаза расширяются, сердце подпрыгивает прямо к горлу.

Он имеет в виду…

И, словно прочитав наполовину сформировавшуюся мысль в моей голове, он отвечает на нее поцелуем в подбородок.

— Я же говорил тебе. Я хочу этого всего.

Дрожь пробегает по мне.

— Тогда возьми это.

Я чувствую его улыбку на своей коже, а затем он просунул руки мне под спину и колени, чтобы поднять меня.

Он переносит меня по-свадебному через порог спальни, как невесту, когда у меня снова возникает мимолетная мысль — что я вот-вот перейду точку невозврата.

Он осторожно опускает меня на край кровати, а затем тихо задает вопрос, которого я не ожидала, но, вероятно, должна была задать.

— Ты когда-нибудь делала это раньше?

Я задерживаю дыхание.

— Нет, не делала. — Хотя я принимаю противозачаточные с тех пор, как начала посещать Лайонсвуд. И затем: — А ты?

Мое сердце сжимается в ожидании "да".

Конечно, он это сделал.

Конечно, не с кем — нибудь в школе — по крайней мере, я надеялась нет, — но с кем-нибудь. Может быть, начинающая супермодель на пляже с белым песком, застенчиво просящая его нанести солнцезащитный крем ей на спину, когда она снимает бикини.

Или дочь иностранного светского льва, протестующая против скучного званого ужина, пробравшись к нему в комнату. Может быть, даже какая-нибудь будущая графиня, или герцогиня, или…

— Нет, — говорит он. — Я не делал.

Я едва могу удерживать челюсть прикрепленной к остальной части лица.

— Ты… не?

Тень веселой улыбки пробегает по его лицу.

— Ну, не смотри так удивленно.

— Ну, я имею в виду, я просто предположила… — Мои щеки заливает краска. — Ну, знаешь, любопытство и все такое.

Он качает головой.

— Но мне никогда не было любопытно. До сих пор.

— Но это же секс. Всех интересует секс, — говорю я, а затем добавляю: — По крайней мере, на каком-то уровне.

Он обдумывает мой ответ.

— Только академически. И я использовал свою сексуальную привлекательность как тактику манипулирования другими, но… — Его глаза устремлены на меня с поразительной интенсивностью. — Ты первый человек, который заставил меня захотеть принять участие в этом спектакле.

Грубое, первобытное удовлетворение разрывает меня на части, и мне с трудом удается сохранить нейтральное выражение лица.

— Значит, до меня ты никогда не делал…

— Все, что угодно, — заканчивает он. — У меня никогда не было такого желания.

От меня не ускользает ирония этого момента: как только мы соглашаемся заняться сексом, обсуждение переходит к Адриану, занимающемуся сексом с другими.

Но теперь мне стало любопытно.

— То есть ты хочешь сказать, что никогда не заглядывался на задницу Милли Роджер? То есть ни разу? — Я приподнимаю бровь. — Или на ее грудь. Ну, знаешь, в той белой рубашке? С небольшим декольте, выставленным напоказ?

Он ухмыляется.

— Это всего лишь задница. И груди.

— А я другая? Я не просто задниц и пара сисек?

Его веселье исчезает, сменяясь эмоцией, которой я не могу подобрать названия.

— Ты помнишь ночь танцев? Когда я поцеловал тебя в первый раз?

Я киваю.

— У меня никогда не было такого желания быть физически близким с кем-то еще. Никакого сексуального влечения, я полагаю, — объясняет он. — Для меня секс всегда был просто набором химических веществ. Выброс дофамина, эндорфинов и окситоцина — всего этого можно достичь более простыми способами и без участия другого человека. Но в ночь танцев я впервые осознал, что все может быть не так, как я думал. С тобой… — Его челюсть сжимается, и теперь я узнаю эмоции на его лице.

Это голод.

— Я чувствую желание. Это удовольствие — и не только мое, но и твое. Я ловлю себя на том, что думаю о том, какие звуки я мог бы извлечь из твоего тела. Я думаю о том, чтобы попробовать тебя на вкус. Я думаю о твоем рте. В частности, о твоих губах и о том, как они будут обхватывать определенные части меня.

У меня перехватывает дыхание.

— Это, конечно, банальные мысли, — продолжает он. — У меня есть и другие. Более темные, менее традиционные фантазии. Я думаю о том, чтобы использовать красные шелковые галстуки, чтобы связать тебя во всевозможных позах, а затем приготовить из тебя блюдо. Я думаю о том, чтобы купить тебе какое-нибудь дорогое, усыпанное бриллиантами колье, перед которым люди будут заискивать на вечеринках… и не подозревая обо всех этих темных, уродливых синяках, скрывающихся под ним. Я думаю о том, чтобы заставить тебя умолять. На самом деле для многих вещей.

Жар вспыхивает внизу моего живота, порочные части меня поют, что я нашла родственную душу — и желание, более сильное, чем я когда-либо чувствовала, охватывает меня.

Я хочу этого.

Может, мне и не стоит этого делать.

Эти несколько мрачные и необычные фантазии, но если бы я уже достигла точки, откуда нет возврата с Адрианом, чем то, что сдерживает меня от погружения в полностью?

Мое сердце колотится в груди.

— Думаю, мне бы понравилось все это, — говорю я хрипло. — Думаю, мне бы понравилось все. С тобой.

Это все, что ему нужно для разрешения.

Я лежу на спине, его тело нависает надо мной, пока он прокладывает дорожку нежных поцелуев по моей шее. Он уделяет особое внимание мягкой впадинке у моей пульсирующей точки, целуя и посасывая и…

— Ой! — Я выдыхаю. — Ты укусил меня.

Он улыбается мне сквозь кожу — во все зубы.

— Знаешь, я думаю, что у меня слабость к горлу, — смеется он, и его прохладное дыхание приятно покалывает пораженный участок. — Или, может быть, только твое в частности. Вся твоя жизненная сила находится прямо здесь. — Я ахаю, когда он облизывает полоску на моей сонной артерии. — Такая хрупкая. Посмотри, как трепещет твой пульс под моими прикосновениями. Это страх или возбуждение?

Мое сердце колотится так, словно пытается прорваться сквозь грудную клетку.

— Волнение.

— Ты не беспокоишься о том, что я могу сделать? Я могу решить внезапно перекрыть тебе кровоток здесь. — Он посасывает мой пульс, как будто пытается навсегда оставить свой след на самой нежной