Кляпа. Полная версия - Алексей Небоходов

– Славик, только ты можешь меня спасти!

В голосе звучала такая искренность, что даже рыбы в аквариуме замерли бы от сострадания, прильнув к стеклу с выпученными глазами. Славик, как комично подстреленный цыплёнок, сначала дёрнулся вбок, потом споткнулся о ножку стола, зацепил локтем мусорную корзину, из которой, как по заказу, посыпались обрывки бумаг и сломанные скрепки. Он позволил утянуть себя прочь, не в силах сопротивляться, беспомощно размахивая руками, словно пытался уплыть на суше.

Валя, с лицом самурая перед последним боем, тащила его через зал, петляя между столами, спотыкаясь, ловя равновесие, налетая на углы, словно катастрофа в сером костюме, которую никакая сила уже не могла остановить. Сотрудники, сидевшие вдоль их пути, отодвигались, шарахались в стороны, глядя на них с таким выражением, будто наблюдали приближение офисного урагана, перед которым не спасёт ни знание пожарной инструкции, ни запасной выход.

Кто—то недоумённо приподнял бровь, так высоко, что она словно пыталась соскользнуть с макушки. Кто—то прикусил ручку, причём так истово, что казалось, вот—вот откусит её и начнёт жевать, как нервную морковку. Один из парней за соседним столом судорожно потер подбородок, будто хотел затереть происходящее ластиком из памяти. А одна из девушек, всегда казавшаяся Валентине воплощением приличия и степенности, вдруг фыркнула так резко и неожиданно, что документы на её столе вздрогнули. Фыркнула, как чайник в момент закипания, с таким паровым напором, что рядом сидящий стажёр поперхнулся кофе и стал лихорадочно искать салфетки, попутно косясь на происходящее, словно на цирковое шоу с участием особо опасных животных.

И только Кляпа, вальяжно развалившись где—то в глубинах сознания, потягивая воображаемый коктейль с ярко—зелёной трубочкой и хлопая себя веером по воображаемому лицу, захихикала, причмокнув с таким удовольствием, словно наблюдала за грандиозным цирковым номером, где клоуны валялись в тортах.

– Ишь ты, – промурлыкала она, растягивая слова, – наш десерт на ножках заёрзал, как пирожное на сковородке! Сейчас и крем польётся, и вишенка на макушке заиграет канкан! Готовься, Валюша, будет шоу с фейерверками!

Кляпа театрально подмигнула, словно собиралась запускать хлопушки, и ещё раз звонко чмокнула в воздух, вызывая в голове Валентины образы летящих взбитых сливок и разлетающихся конфетти.

Валя, не оборачиваясь, потащила Славика в сторону подсобки, ловко маневрируя между шкафами и растерянными сотрудниками, которые, казалось, не могли решить, аплодировать ли этому представлению или вызывать санитаров.

Подсобка встретила их ароматами затхлой бумаги, моющего средства и тоски по лучшей жизни. Узкое помещение было завалено ведрами, старыми папками, потрёпанными коробками с надписями "важное" и "очень важное", а в углу торчал облупленный швабрами стул, которому, казалось, хотелось закричать от одиночества. Лампочка под потолком мигала, будто у неё был личный нервный тик, а пол под ногами покрывался тонкой липкой плёнкой пыли при каждом шаге.

Славик, оказавшись в этом мрачном оазисе хаоса, застыл на месте, вытянув руки вдоль тела, как нашкодивший школьник, которого завели в кабинет директора за поедание мелков. Глаза его стремительно округлялись, как будто он пытался одновременно увидеть, понять и сбежать из происходящего. Он переминался с ноги на ногу, пыхтел, хлопал ресницами, как выброшенная на берег рыба, и уже собирался, видимо, задать какой—нибудь невинный вопрос про уборочный инвентарь, когда Валя перешла к активным действиям.

Схватив Славика за ворот рубашки, Валя так резко дёрнула его к себе, что тот взвизгнул от неожиданности, его воротник перекосился, сделав его похожим на школьника, которого не просто поймали за списыванием, а ещё и заставили трижды вслух прочитать свои подсказки. Славик взмахнул руками, сбил папку с полки, зацепился пяткой за ведро и чудом не завалился на бок, лишь хрюкнув от испуга. Валя, не давая ему опомниться, шагнула вперёд с такой решимостью, словно собиралась спасать планету от метеорита одним поцелуем. Внутри неё бушевал абсурдный пожар решимости, заставляя действовать с неуклюжей страстью, которой позавидовал бы даже самый неистовый участник сельской дискотеки.

Она впилась в его губы страстным поцелуем, словно актриса на репетиции дешёвой оперы, где партнёру полагалось мгновенно поверить в любовь всей жизни и без стеснения изображать бурю страстей. Валентина наклонила голову вбок, затем ещё вбок, пытаясь поймать правильный угол атаки, из—за чего их носы комично сталкивались и скользили друг о друга, как два враждующих тюленя на скользком льду.

Язык Валентины ловко проскользнул в рот Славика и, обретя вольготную свободу, принялся играть в догонялки с его нерешительным, испуганным языком, который пятился назад, как напуганная улитка. Где—то на подкорке вальяжно отозвалась Кляпа, довольно прицокав языком: "Ого—го, Валюша, да ты ему сейчас так прокачаешь миндалины, что он сам полезет тебе в бюстгальтер проверять, все ли там документы на любовь подписаны! Давай, родная, замеси ему в голове такую карамельку, чтобы он потом неделю ходил с выпученными глазами и сномным стояком!"

Это действо напоминало танец двух неуклюжих ужей, случайно запутавшихся в тесном мешке, только вместо танца выходила трепыхающаяся карусель с брякающими коробками, шуршащими папками и писклявыми стонами рассыпанных скрепок под ногами.

Славик сначала отшатнулся, нелепо запрыгал на месте, как человек, которого случайно полили из шланга, шмякнулся спиной о стеллаж с папками так, что с полок посыпалась целая лавина бумажного хлама. На голову ему с грацией упавшего кирпича свалилась пустая коробка из—под бумаги, которую он в панике пытался отмахнуть, но та зацепилась за его плечо и болталась, как нелепый рыцарский шлем.

Он ойкнул, взвизгнул, словно наступил на кошку, и беспомощно замахал руками, сбивая при этом несколько папок в полёте. Однако, повинуясь какому—то древнему инстинкту, быть может, доставшемуся ещё от робких рыб—отшельников, Славик начал отвечать на поцелуй, правда, с такой нерешительностью, будто боялся укусить что—нибудь ненароком или случайно подписать контракт на продажу собственной души.

Коробки качнулись на полках, под потолком жалобно загудела лампочка, а Валя, совершенно серьёзно, продолжала втискивать всю свою накопленную за годы сдержанности страсть в это комичное сражение языков. Славик ёжился, дёргался, один раз даже подпрыгнул, когда зацепился штанами за ведро для мытья пола, которое издало предательский брякающий звук.

Где—то на фоне в её голове Кляпа восторженно улюлюкала, хлопала в ладоши, подзуживая: "Давай, Валюша, давай! Оближи ему язык так, чтобы он сам просил у тебя инструкцию по эксплуатации своей трясущейся душонки! Нам таких рекордов ещё в Зале Срамоты не хватало!".

На этом месте Валя, всё ещё целуя Славика, поймала себя на мысли, что если кто—то сейчас заглянет в подсобку, увидит эту картину: втиснутые между коробками, с перекошенными от неожиданности лицами, с нелепыми движениями, с топорщащимися в стороны руками, с ногой Славика,