Единственная для Барса - Алина Углицкая

— Так, посмотрим, что тут у нас, — Борис Тихомиров придвинул к себе пухлую папку, заполненную фотографиями хрупкой брюнетки в разных ракурсах, и взял в руки одну из них. — Это дочь Андрулеску? И как она тебе?

— Обычная сучка.

Кирилл Стромов небрежно бросил на стол досье, которое только что изучал, пожал плечами и откинулся на спинку кресла. В открытое окно его кабинета врывался шум мегаполиса и городской смог, заставлявший мужчину морщиться всякий раз, когда жаркий июльский ветер доносил неприятный запах к его лицу.

— Наверняка такая же мразь, как и ее папаша, — добавил он, ослабляя галстук на шее.

Его собеседник, сидевший с другой стороны стола, подвинул досье к себе и прочитал вслух:

— Анжелика Румянцева, двадцать пять лет, выпускница МГУ. Хорошенькая, — он глянул на снимки.

— Не в моем вкусе.

Девушке, изображенной на фотографиях, на вид казалось не больше семнадцати — такой хрупкой и тоненькой она была. Длинные ноги, узкие бедра. Почти мальчишка. Кирилл же был любителем женственных форм. Да и красотой особой она не блистала.

Одно фото было сделано крупным планом и подклеено прямо в досье. Прямые темные волосы, аккуратная челка ниже бровей. Из-под челки серьезно и даже печально смотрят большие серо-зеленые глаза в обрамлении пушистых ресниц. Бледная кожа, немного вздернутый нос, ямочка на подбородке. Нижняя губа чуть больше верхней, что придает лицу по-детски наивный вид.

— Может, и не в твоем, но я бы с ней провел пару приятных мгновений, — усмехнулся Тихомиров.

Кирилл еще раз взглянул на фото.

Да, Борис в чем-то прав. Вроде в девчонке и нет ничего особенного, но в целом черты лица гармоничны, что придает им приятную миловидность. Если немного откормить, то будет вполне ничего.

Только это совсем не важно, красивая она или нет, нравится ему или нет. У него на нее особые планы.

— И совсем на отца не похожа, — продолжал рассуждать Борис, беря из папки другой снимок. На этот раз объектив фотокамеры поймал девушку посреди улицы: она словно оглянулась на чей-то зов. Фотограф запечатлел глубокий взгляд из-за плеча, волосы, взметнувшиеся темной шелковистой волной. — Странно, что он не дал ей свою фамилию.

— Ничего странного. Прячет, — по лицу Кирилла скользнула жесткая усмешка. — Думаешь, я один мечтаю его уничтожить? Слишком многим он перешел дорогу. Еще бы знать, как ему удалось отправить девчонку на материк.

— Я слышал, у него связи с правительством.

— Даже не удивляюсь.

Борис оторвался от фотографии и внимательно посмотрел на друга.

— Значит, ты так и не бросил эту затею? Кир, Андрулеску не тот, с кем можно играть.

— А кто сказал, что это игра? — усмешка стала злой, отчаянной. В ней сквозила неприкрытая ненависть, которая уже много лет сжигала Стромова изнутри.

— Все равно. Он слишком силен, ты не выстоишь в открытой войне против него.

— Я не дурак, чтобы воевать с ним открыто.

— Тогда что ты задумал?

Голубые глаза Кирилла превратились в осколки льда, лицо побледнело, но старый шрам, стянувший правую щеку, наоборот стал лиловым. Тон, которым Кирилл заговорил, заставил Бориса похолодеть.

— Я сделаю с ним то, что он сделал со мной, — произнес Стромов, сминая в кулаке фотографию. — Разрушу все, что он создал. Отниму самое дорогое. Поставлю его на колени. Заставлю валяться у меня в ногах и умолять, чтобы я оставил его жалкую жизнь. А его дочь станет моим оружием.

— Жестоко, — Борис покачал головой, глядя на друга.

— Зато справедливо.

Кирилл резко поднялся и прошел к бару, показывая, что не намерен обсуждать эту тему.

Старая рана не заживала. Да и как ей зажить, если каждый раз, стоило только ему взглянуть на себя в зеркало, как она давала о себе знать. Безобразный рубец, изуродовавший лицо Кира, был хорошим напоминанием. Он служил ему молчаливым упреком.

Нарочно отвернувшись от стеклянной дверцы, чтобы не видеть своего отражения, Стромов откупорил бутылку коллекционного бурбона и разлил виски по бокалам. Потом вернулся к столу и протянул один бокал Борису.

— Что ж, тогда выпьем за успех предприятия, — Борис поднял свой бокал вверх.

Они чокнулись. Раздался мелодичный звон хрусталя.

— За смерть Андрулеску. — Стромов залпом опрокинул в себя дорогой напиток.

— За прекрасные глаза его дочери, — тихо добавил Борис, делая первый глоток.