Костёр и Саламандра. Книга третья - Максим Андреевич Далин

— Так точно, — сказал Клай. Держал меня, как хрупкое сокровище. — Мне Валор сказал ещё до обряда. Чтобы я подумал, наверное. Я подумал. Третий Узел, конечно, жизнь мне малость осложнит… но чутьё очень обостряется. Как у живого. И память ярче.

— Память…

Я взяла его руку, стащила офицерскую перчатку и прижала его ладонь к своей щеке. Тёплую. Слёзы потекли всё-таки.

— Не очень нам везёт, да? — сказал Клай. — Не плачь, пожалуйста, леди звезда сердца моего, мы встретимся. Мы встретились после Синелесья — и снова встретимся… Просто вот такая уж судьба нам нарисована. Это не самый худший случай, правда…

— Но я-то хочу…

— Чтоб твой фарфоровый ослик — всегда рядом, на подушечке? — фарфоровая маска Клая была ещё не настолько высвечена, как у Вильмы, но улыбка всё равно бросала на неё заметный отсвет, вроде огоньков в глазах. — Не могу я на подушечке, ты ж знаешь. Я солдат, мне приказывают — я иду сражаться. Но я ж всё равно твой ослик, Карла.

— Мы встретимся, — сказала я с таким чувством, будто заклинала ад. — Мы всё пройдём и встретимся. И я хочу, чтобы ты точно знал… — и не смогла выговорить.

— Я точно знаю, — сказал Клай. — Я чувствую. Ты ж меня подняла… Послушай, я где-то оставил офицерский планшет… когда обедали с государыней. Бросил куда-то, дурак, а теперь не могу найти. Тебе не попадался?

— Нет, — сказала я. — Друзелла бы нашла…

Но в этот момент меня поскребли по ноге лапой. Я посмотрела вниз, и Клай посмотрел тоже — рядом с нами сидела Тяпка, довольнёшенька, держа планшет в пасти. Определённо ожидала похвалы — и Клай присел рядом, чтобы её погладить.

— Умная, умная собака! Нашла мою ценную вещь, да? Нашла?

Тяпка скакала вокруг в полнейшем восторге. Клай прицепил планшет — и мы снова обнялись.

— Ты уезжаешь вместе с Вэгсом и их делегацией? — спросила я.

— Так точно. Со мной Барн — ординарец и на всякий непредвиденный случай. И в перелесской столице — ещё трое ребят Трикса, — напомнил Клай. — Так что я буду среди друзей и в полном почёте. Важное лицо же ж! Особа, приближённая к диктатору! Наши уже уладили все формальности, насколько я понимаю.

— Я приду тебя проводить, — сказала я… и у нас нашлось ещё немного времени на поцелуи.

Тёплый и чуть шероховатый фарфор. Моё живое-мёртвое… к моей душе привязанное тремя узлами…

За Клаем зашёл гвардеец. Мне снова пришлось втягивать слёзы обратно в глаза. Я ещё смотрела в окно, как они садятся в мотор… и тут уже ничего не втягивала.

От мрачных мыслей меня отвлекла Тяпка: она что-то копала под диваном и бухтела, словно погавкивала про себя.

— Нельзя! — крикнула я. — Мышь там, что ли…

И заглянула под диван. Не мышь.

Сложенный вдвое листочек, выдранный из офицерского планшета. С куском какого-то чертежа вроде защитной звёздочки. Просто выпал, пока Тяпка планшет таскала.

— Ну вот, — буркнула я, разворачивая листок.

Я больше не буду плакать, думала я. У нас слишком много дел. У нас слишком тяжёлые роли. Их надо сыграть как следует. А бумажку я отдам ему, когда буду прощаться.

И случайно прочла несколько строф, написанных наискосок, чернильным карандашом, мелким угловатым почерком Клая:

Кидался в ноги нам прибой,

И небеса вокруг синели.

И нашу странную любовь

Мы сохранили, как сумели.

Стоял послевоенный день

В столице светлой и усталой.

Из будущего наползала

Тревоги грозовая тень.

Но это всё — потом, потом.

Пока же с нас войны довольно,

Ты улыбаешься невольно,

И говорю я не о том.

Смеётся море, как дитя,

Рассыпав солнечные блики.

На берегу войны великой

Гуляем мы под птичьи крики.

Идём — и ракушки хрустят.