Поднимите мне веки - Валерий Елманов

Прибывший Дмитрий лишь после разговора с Дворжицким и выяснения обстоятельств случившегося у Щура соизволил обратить на меня внимание, и первый вопрос, который он мне задал, был о том, когда же я наконец угомонюсь.

Ответа он не ждал, поскольку сразу же последовали и другие, произнесенные вполголоса, чтоб, кроме меня, их никто не услышал:

– Ты это побоище нарочно учинил, да? Чтоб мне венчание на царство омрачить?

Я отчаянно затряс головой и ткнул рукой в сторону Ржанухи, решив умолчать про Микеланджело.

– Твою подданную защищал, государь. Налетела на нее шляхта средь бела дня, вот и пришлось вступиться. – Но, не желая далее оправдываться, сам ринулся в атаку: – Если б я не подоспел, они с ней такое учинили бы, после чего и вовсе вся Москва на дыбки встала бы, а так, как видишь, обошлось малой кровью.

– Выходит, я еще и благодарить тебя должон? – язвительно уточнил он.

– Выходит, что так, – серьезно кивнул я, делая вид, что не понял его сарказма, и напомнил: – Говорил же, сразу отпусти, до своего венчания. Сейчас бы ты горя не знал и забот не ведал, кроме… разгромленного Посольского двора.

– А ты доедешь живым до Костромы? – хмыкнул он.

– То есть как? – изумился я.

– То есть так! – передразнил он меня. – Бояре, коих ты изобидел, нынче в сенате вопрошать учали, пошто я татя и вора сызнова без казни[83]выпустил. Пристали чуть ли не с ножом к горлу. Дескать, потакаю я тебе.

Я, не выдержав, усмехнулся.

Надо ж такое придумать! Уж в чем, в чем, а в этом Дмитрий чист, как невинное дитя. Скорее напротив, то и дело козни чинит. Не против меня, конечно, но я и Годуновы, особенно младшие, давно уже неразрывное целое, так что все равно рикошетом бьет по мне.

Моя усмешка ему явно не понравилась. Он зло засопел:

– И до каких пор ты мое терпение испытывать станешь?

– В Кострому хочу, – простодушно заметил я.

– Теперь вот еще и Дугласа меня лишил, – продолжал сокрушаться Дмитрий, напрочь игнорируя мое желание. – Кто меня теперь танцам учить станет?

Я помрачнел и зло уставился на своего собеседника.

И это все, что он может сказать по поводу смерти шотландца? Ну и…

– За это не волнуйся. Я тебя научу, – сорвалось с языка.

– Ты что ж, не токмо гусельник, но и?.. А какой из них ведаешь? – оживился Дмитрий. – Гальярду али павану? Я вот тута, помнится, бергамаску не до конца выучил…

Вот же дернула за язык нелегкая! И как теперь быть? Но тут же вспомнилась гайдаевская кинокомедия и князь Милославский.

– То новый танец. Его ни ляхи, ни прочие не ведают. Вальсом его в нашем шкоцком народе прозывают. Перед твоей свадьбой и научу. – И поинтересовался, кивая в сторону лежащего Квентина: – На похороны хоть отпустишь?

– А ты намыслил сызнова в темницу усесться, а опосля на меня в отместку еще какую-нибудь хворь наслать, как обещался?

– Какую хворь?! – изумился я, поскольку сразу прикинул, что обещал это сделать тот, который «сидит в пруду», то бишь во мне. – Не помню такого.

– Зато я помню! – раздраженно ответил Дмитрий. – Нет уж. Езжай с глаз моих долой на свое подворье и сиди там, покамест я тебя в свои палаты не позову для разбора всего, что ты тут настряпал, а опосля езжай себе в свою Кострому, удерживать не стану. – И, кивнув в сторону Ржанухи, заметил: – Хорошо хоть, что видок уцелел. Правда, девка, но хоть что-то.

Он искоса оценивающе посмотрел на свидетельницу, которая, уловив откровенный взгляд государя, мгновенно потупилась, и ее здоровая правая щека сразу стала интенсивно догонять по цвету опухшую левую.

И вновь у Дмитрия знакомые огоньки в глазах.

Экий ты всеядный, парень!

Пришлось напомнить, что чем быстрее я выеду на нужное место, тем быстрее он избавится от неких проблем со здоровьем.

– Потому и решил тебя в канун своего венчания из Москвы отправить, – проворчал он и еще раз, но уже разочарованно покосился на Ржануху.

Микеланджело на разбирательство не допустили, ибо итальянец был настолько пьян, что после того, как его все-таки разбудили, он долго приходил в чувство, а потом растерянно признался, что ничего не помнит. Как с ним ни бились, последнее воспоминание, которое сохранилось у него в мозгу, – мой разговор с Багульником, а дальше как в тумане.

Впрочем, я и без него вышел из этой передряги чистым, как первый снег, – даже удивительно.

Более того, Дмитрий под конец ухитрился еще и напуститься на Дворжицкого. Дескать, коли он не распустил бы своих воинов, то ничего бы этого не было, а в конце язвительно поинтересовался, по-прежнему ли пан Адам собирается утверждать, будто польское ясновельможное шляхетство является самыми непревзойденными сабельными бойцами.