Проклятие сумерек - Владимир Ленский

– «Мы»? – переспросила Эскива.

– Мой брат и я, – объяснил Ренье.

– А вы не были в нее влюблены? – осведомилась проницательная Эскива.

Ренье тихо засмеялся.

– Конечно были! Почти все молодые люди нашего академического курса были влюблены в Фейнне из Мизены!

– Какая она? – ревниво продолжала выспрашивать Эскива.

– Такая, что хотелось погладить по плечу, по щеке… – Ренье сделал округлый жест ладонью. – Ужасно милая.

– Наверное, сейчас она толстая, – сказала Эскива.

– Это не отменяет того обстоятельства, что Фейнне – милая, – сказал Ренье. – И вот еще что: с ней можно было дружить.

– Если говорить честно, – протянула Эскива, – меня интересуют не замечательные свойства ее характера и внешности, а то, что делает ее ценной для нашей миссии.

– Слушаюсь, повинуюсь и мысленно падаю ниц, ваше величество, – сказал Ренье. Он поймал прядь волос Эскивы и быстро поднес к губам. Она и ахнуть не успела, как он уже зажал прядку между зубами.

– Пустите! – возмутилась маленькая королева.

Ренье разжал зубы.

– Ладно… Приближаюсь к главному в моем недостойном повествовании. Фейнне – слепая. Она родилась незрячей.

– Как же она училась в Академии?

– Ей помогал нанятый ее отцом телохранитель по имени Элизахар. Еще одна прелюбопытнейшая личность… Умел читать, писать, острить и ставить на место нахалов, не проливая крови.

Эскива махнула рукой:

– Вы нарочно меня мучаете!

– Обожаю мучить юных эльфийских дев, – не стал отпираться Ренье. – Однако возвращаюсь к главному. Однажды Фейнне пропала. Чуть позднее она обнаружилась в саду Академии. По ее словам, она случайно очутилась в мире, где у нее было зрение. Впоследствии это умение – перемещаться между мирами – подтвердилось. Герцогиня Ларра – единственный известный нам человек, способный на такое. Никто не исследовал ее способности. Герцог Вейенто пытался это сделать, но потерпел неудачу. Фейнне попросту ушла от него. Проскользнула у него между пальцами. И больше ни один человек не посягал на свободу Фейнне и не осмеливался прикасаться к ее тайне.

– А Элизахар? – спросила королева. – Разве ему она не открылась? Было бы странно, если бы жена сохранила тайну для себя одной, не посвятив в нее мужа.

Ренье пожал плечами.

– Сказать по правде, я понятия не имею, как сложились ее отношения с Элизахаром. Я очень давно не встречался с ними обоими. Когда я видел Элизахара в последний раз, он был влюблен.

– Еще одно слово в том же роде – и я начну ненавидеть герцогиню Ларра, – предупредила Эскива.

– А что я такого сказал? – удивился Ренье.

– Не желаю обсуждать это. – Эскива растянулась на земле. – Надеюсь, ваша дорогая Фейнне с ее ценным даром нам поможет. Если захочет. И если сумеет. А теперь я желаю спать.

– Не смею препятствовать, – сказал Ренье.

– Дайте вашу руку, я положу на нее голову, – распорядилась Эскива.

– Осмелюсь заметить, голова у вашего величества весьма тяжела.

– Превосходно.

– Как чугунная чушка.

– Очень хорошо.

– У меня затечет рука.

– Прелестно.

– И будет болеть.

– Это моя мечта, – сказала Эскива и улеглась на вытянутую руку Ренье. – Вам достаточно неудобно? Ощущения болезненные?

– Весьма, – сказал Ренье.

– Очень хорошо, – повторила Эскива. Она прижалась к нему и почти мгновенно заснула.

Ренье смотрел на расслабленное детское лицо и ясно видел, каким оно станет, когда Эскива повзрослеет. От Уиды он знал, что эльфийка влюбляется один раз и на всю жизнь – если это чувство вообще когда-либо посетит ее сердце. А он, Ренье, обречен любить эльфийскую королеву. Эскива – последний, прощальный подарок его великой возлюбленной. Той королевы, первой.

На миг из чащи вынырнул Радихена. Хмуро оглядел спящих королевских детей, встретился глазами с Ренье, кивнул и снова скрылся.

Адобекк доверял этому человеку, своему холую и воспитаннику. И Ренье тоже доверял ему: потому, что привык полагаться на умение своего дяди разбираться в людях, но в еще большей степени – потому, что Радихена находился здесь ради сына Эйле.

Незаметно сон сморил и Ренье, и он заснул с безмятежностью чистого сердцем пропойцы. И ничто не мешало его отдыху: ни затекшая рука, ни близость вражеской армии, ни даже толстая зеленая гусеница, деловито проползавшая по его щеке незадолго до рассвета.