Лакомые кусочки - Марго Ланаган

Лига быстро окинула взглядом всю компанию и затворила дверь. Увидев это, парни рванулись к хижине. Невысокий предводитель шайки в два прыжка одолел расстояние до двери, но Лига уже заперла ее, успев накинуть крючок как раз в тот момент, когда он забарабанил кулаками с другой стороны. Лига испуганно охнула и отскочила назад. Надо было бежать к деревьям, пронеслось в ее голове.

Подростки принялись бросаться на дверь, выкрикивая грязные оскорбления, полностью обезумев в своем неистовстве. Их не остановит ни дверь, ни крючок, поняла Лига. У нее хватило ума не кричать от страха и не ругаться в ответ: ее возгласы лишь распалили бы мерзавцев. Лига затаилась в углу рядом с сундуком, мечтая раствориться в воздухе.

Шайка переместилась к окну; нападавшие старались разглядеть, что делается внутри, при этом продолжали изрыгать непристойности, свистеть и улюлюкать. Их гогот пушечными выстрелами бил по стенам хижины, которую Лига считала своим убежищем, еще совсем недавно уютным и надежным, а теперь хрупким и беззащитным, словно птичья клетка или белый шарик одуванчика на тонком высохшем стебельке. Всегда, даже в самую сильную бурю, Лига верила в крепость своих стен, и вдруг оказалось, что они тоньше бумаги, призрачней дыма, а руки обидчиков уже трепыхались в окне, будто ленты майского шеста, развевающиеся на ветру.

Подростки высадили раму, начали крушить стену вокруг окна. Лига положила ладонь на деревянный сундук.

— Я вернусь за тобой, — шепнула она младенцу и полезла в дымоход.

Лига рассчитывала быстренько подняться наверх, выбраться наружу — она успешно делала это прежде, — скатиться по соломенной крыше, добежать до леса, укрыться там и выждать, пока негодяи, не добившись своего, уберутся. К. несчастью, она обнаружила, что плечи намертво застряли, и вылезти из дымохода невозможно. Лига задрала голову: вверху виднелся колпак трубы и кусочек неба.

Парни ввалились в дом, их голоса гулко доносились до нее через дымоход. Правая нога Лиги вдруг соскользнула, сажа вместе с небольшим обломком кирпича посыпалась вниз, на холодную плиту очага.

— Она в трубе!

— Видишь ее? Уже вылезла на крышу?

Сверху вдруг раздался громкий возглас:

— Тут она, тут! Вон ее макушка! Спускайся, курочка, давай мне свой маленький кошелечек, уж я пересчитаю в нем все монетки!

— Зажигай огонь! Выкурим ее оттуда!

— Не-е, эта дрянь из упрямых, она скорей задохнется дымом, чем слезет!

— Тогда отдерем ее прямо так!

— Захотелось жаркого? Так иди и купи чертово мясо в лавке у Свитбреда!

— Фокс, полезай в трубу! Ты самый мелкий из нас!

— Ага, ага, давай! Работенка в самый раз для тебя, Фокс!

— Прямо в новой рубахе? Ма меня прибьет!

— Скидывай свою рубаху!

— Лучше сразу оголиться, а?

— Что, и вправду надо все снимать?

— Давай живее! Мы позволим тебе первым попользоваться этой лахудрой!

Голоса смолкли. Лига еще раз попыталась протиснуть плечи; хлопья сажи медленно, будто танцующие черные снежинки, посыпались вниз.

— Эй, она там еще не вылезла?

— Тихо! Заткнись и слушай.

Вся шайка притихла.

— Там она, — заключил Фокс. — Слышите, как дышит? Она застряла!

Лига вынула спящую девочку из сундука и покинула дом. Осторожно донесла до ручья, превозмогая боль, и уложила на берегу, потом вошла в воду. С остервенением принялась отмывать саднящую, ободранную до крови кожу. Сняла платье и полностью, с головы до ног, вымылась, как следует прополоскала волосы, избавляясь от ненавистного запаха, выстирала одежду, отжала и сразу надела ее обратно, мокрую, липнущую к телу. Наконец, взяла ребенка и направилась в лес.

День клонился к закату, солнце скрылось и перестало лить свой нестерпимо яркий свет. Одна за другой, будто открывающиеся глаза, в небе вспыхнули звезды. Пухлый каравай луны повис над верхушками деревьев, бесстрастно глядя вниз.

Лига с трудом брела через лес. Еле-еле, потому что каждый шаг причинял боль. И все же мало-помалу она удалялась от отцовского дома, где с ней случилось все самое плохое в жизни. Уже не важно, что в той кровати умерла Ма. По крайней мере Па вспоминал мать, когда делал свое гадкое дело, а эти… эти чужаки по очереди насиловали Лигу, и где, где! Подумать только, какое место они нашли, не имея понятия о святости материнской постели, чтобы творить мерзости! Лига всей душой надеялась, что после смерти Ма не видит свою дочку с небес. Ясно, что мать больше ей не защитница.

Лига добрела до того мести в ночи, где тропинка обрывалась у глубокой пропасти. Внизу острые камни, а дальше — опять деревья. Ну вот Лига и пришла к ответу, к своей судьбе, к избавлению. Сперва она швырнет с обрыва малышку, а затем, когда уже ничто не будет держать ее в этом мире, бросится в пропасть сама. Совсем скоро Лига обнаружила, что не находит в себе сил ни кинуть ребенка в бездну, ни просто разжать руки над пустотой. Я закутаю ее шалью и прижму к себе, подумала она, тогда мы разобьемся вместе. Так она и сделала: завернула девочку в шаль и крепко привязала к своей груди. Сделав шаг к обрыву, Лига снова задумалась. Что, если она погибнет, а дитя выживет? Будет тянуться ротиком к мертвой груди, жалобно пищать под тяжестью материнского тела, страдать от боли, если вдруг повредит себе что-нибудь… Беспомощный младенец не сможет лишить себя жизни в отличие от взрослого.

— Значит, сначала я размозжу ей голову об это дерево, — вслух произнесла Лига чуждые ей слова. На своем веку она прикончила немало кроликов и куропаток, ничего тут сложного. — А еще лучше, ударю камнем, чтобы наверняка.

Она отвязала от себя малышку, развернула шаль и пеленки, стараясь не вдыхать детский запах — теплый, чуть кисловатый, будто уксус, — и взяла девочку на руки. Та мирно спала; изящно очерченные сомкнутые губки не кривились в ожидании; ее не тревожило, осуществит ли мать свое намерение. Крохотное сердечко ровно билось под ладонью Лиги.

Она тяжело вздохнула, опустилась на землю, положила ребенка к себе на колени. Детская щечка была такой пухово-нежной, что материнские пальцы ее даже не ощущали. Лига наклонилась, чтобы почувствовать сладость молочного дыхания, увидеть, как маленькие глазные яблоки двигаются во сне под припухшими веками.

Боги, какое прекрасное и невинное дитя! И ведь за все время, проведенное в сундуке, кроха не издала ни звука. Откуда она могла знать, что молчание спасительно? Уж лучше пролить ее кровь сейчас, чтобы жизнь не успела измарать и осквернить девочку. Почему только Ма не убила меня в детстве? — сокрушалась Лига. Даже когда она уже вышла из младенческого возраста, мать могла бы задушить ее петлей от охотничьего силка или перерезать горло ножом… Могла бы забрать несчастную дочь с собой. Поступи она так, Лига не держала бы сейчас в руках этот драгоценный комочек, и ветер, дующий из-под обрыва, не ерошил бы пушистые волосенки на безмятежном лобике. Лига встала и приблизилась к краю. Пусть ветер приласкает дитя в последний раз, а затем она отдаст плоть от плоти своей на растерзание серым камням, позволит переломать косточки…