Попутчики - Наталья Авербух

Врени заскрежетала зубами. Проклятый приор представлял своё предательство чуть ли не как честь для несчастного монаха!

— И если бы я… сломался? — уточнил Полди.

— Я приказал позаботиться о тебе, — ответил приор. — Я не собирался причинить тебе вред, но был только один способ убедиться, выдержишь ли ты все опасности и тяготы, которые тебе предстояли.

— Я понимаю, отец, — тихо сказал монах.

— И ты ему веришь?! — встряхнула его Врени. — Опомнись! В этой истории правда одно — он ради своих тайн и интриг приказал тебя изувечить! Сколько я намаялась, чтобы тебя вылечить! Ладно раны, тебя ж трясло днём и ночью, ты перепугался до беспамятства! Это, по-твоему, можно простить?!

Брат Полди вежливо высвободился. В его глазах мелькнуло что-то вроде улыбки.

— Если бы он этого не сделал, я бы не познакомился с тобой.

Врени аж задохнулась от злости.

— Понимаю, я был скорее обузой…

— Заткнись, — оборвала его цирюльница. — Нечего тут. Ты не был обузой. Не болтай глупостей, будь добр. Я тебе о том, что твой замечательный духовный отец приказал избить тебя ни за что ни про что.

— Я тебя понял, — терпеливо ответил монах.

— И всё?!

— Врени, пожалуйста. Ты же можешь понять. Отец Наркис может потребовать мою жизнь — и я буду счастлив отдать её.

— А в старости ты поймёшь, что отдавал её каждое мгновение, — издевательски процитировала приора Врени.

— Мне всё равно, лишь бы моя жизнь служила бы вере, — отозвался монах.

Врени махнула рукой и отвернулась, собираясь идти прочь. Её удержал приор.

— Что? — хмуро спросила цирюльница. — Тебе непременно надо, чтобы я сказала: «Ах, как же вы были правы, отец»?!

— Нет, дочь моя, — мягко ответил приор. — Я только хотел сказать тебе, что в этом нет ни лицемерия, ни обмана. Брат Полди отдаёт себя и свою жизнь по собственной воле, а не потому, что я его перехитрил. Я ни от кого не прошу больше, чем он может дать.

— Тогда, может, отпустите меня?! — предложила Врени. — Я устала. Я до смерти устала. Я не телохранитель. Я привыкла жить сама по себе. Я не хочу лечить запытанных вами людей, которые всё равно умрут.

— Но они пришли убить нас, — напомнил приор. — И тебя тоже.

— Мне плевать. Убейте их, я не против. Но лечить тех, кого завтра убьют, лечить кого пытают… Мне противно.

— Почему убьют? — удивился приор. — Если они раскаются, я первый буду просить оставить им жизни.

— И ты им поверишь?!

— Я готов рискнуть, если это поможет спасению человеческой души, — ответил приор.

Врени сплюнула.

— Добренький!

— Но я не держу тебя, дочь моя, — продолжал приор. Врени уставилась на него в немом изумлении. — Если хочешь, я поговорю с её милостью, кажется, это она запретила тебе покидать город?.. Я освобождаю тебя от исполнения задания. Ты справилась лучше, чем я мог надеяться. Что ещё?.. Тебе, кажется, не заплатили? Хорошо, я заплачу тебе столько, чтобы ты ни в чём не нуждалась…

— Ты меня не купишь! — вскипела Врени.

— Не хочешь, уходи без денег, — отступил приор и цирюльница окончательно смешалась. — Ты честно и верно служила, твоя смекалка спасла наши жизни. Я надеялся, что смогу попросить тебя о помощи ещё не раз, но, раз тебе это противно…

— Не играй словами!

— Умолкаю, — в защитном жесте поднял руки приор. — Одним словом, ты свободна.

Врени растерянно отступила.

— Но старик Клеменс… он ждёт меня…

— Я ему объясню.

— Он не справится один…

— Ничего, постарается.

— Но Марила…

— Я попрошу Вира поговорить с её братом.

— Но её милость…

— Я же сказал, с ней я тоже поговорю.

— А… — растерялась Врени.

— Ты свободна, — повторил приор.

Врени сделал ещё один шаг назад. Желанная свобода была так близко… но почему-то имела противный привкус. Как будто её столкнули с этого обрыва… как те крестьяне, которые хотели проверить, умеет ли она летать… а она не умеет. Цирюльница повернулась к брату Полди.

— Я буду вспоминать тебя, — серьёзно произнёс монах.

— Только не в молитвах, — попросила Врени, улыбаясь одними губами. На душе было паршиво. — Прощай!

— До встречи, — мягко поправил брат Полди.

Этого Врени вынести уже не могла. Она отвернулась и опрометью бросилась через двор.

* * *

Нора пребывала в смятении. Она долго спала и сны её были ужасны, а, когда проснулась, ей доложили, что «снова пришёл муж волшебницы» и он «просит уделить ему время». Баронесса прикинула, что может иметь в виду под этой вежливой формулой её наставник, наскоро оделась и побежала в таблиний. Встреча с волшебником была не самой приятной. Он проверил её знания в логике и остался не удовлетворён.

— Вы никогда не постигнете магии, ваша милость, если не будете отличать «все» и «некоторые»! Как вы собираетесь править Тафелоном, если не можете сделать простейший логический вывод?!

— Но я делала…

— Да?! Вы считаете, если некоторые мыши белые и некоторые белые существа ядовиты, то некоторые мыши могут быть ядовиты?! Вы ведь так сказали!

— Но… некоторые… может быть… так безопасней…

— Нет, нет и нет! Когда мы говорим «некоторые» в двух предложениях подряд, мы вообще не можем сделать никаких выводов, понятно?!

— Да, учитель…

— Это не потому, что я учитель, а потому что логика — логика этого не позволяет! Вы слышите, ваша милость?! Логика! Запомните, если вы не будете понимать законов логики, вас однажды так же вывернет наизнанку, как того сапожника!

Разнеся её знания в пух и прах и посулив проверить при следующей встрече, Лонгин умчался куда-то в глубины дома, оставив молодую баронессу приходить в себя. Ей предстояло принять решение — или бросить занятия магией или освоить эту проклятую логику. Ещё неизвестно, что хуже.

Размышляя обо всём этом, Нора шла по крылу, в котором располагались господские покои, как вдруг дверь в её собственные открылась, оттуда высунулась взлохмаченная голова её мужа. Клос что-то прокричал вслед торопящемуся слуге.

Прежде чем баронесса успела понять, что происходит, как Клос убрался в её комнаты и захлопнул дверь. Нора помедлила и вошла туда.

— Что ты здесь делаешь? — спросила она, застав своего собственного мужа в своих покоях, причём успевшего раздеться до тонкой нательной сорочки.

— Хороший вопрос, — усмехнулся Клос. — Что я делаю в спальне своей жены?