Врагов выбирай сам - Наталья Игнатова

Разговаривал с ней седой, очень пожилой священник. Большой, как дерево, и широкий, как городские ворота, больше похожий на рыцаря, чем на батюшку. Он назвался отцом Германом и сказал прямо, не ходя вокруг да около:

– Дочь моя, твой хозяин Альберт Северный и его брат арестованы орденом Недремлющих, и мы вот уже несколько часов безуспешно пытаемся разыскать обоих. Ты была последней, кто видел их на свободе, возможно, ты знаешь что-то, что поможет нам в поисках. Пожалуйста, расскажи мне все о вчерашнем вечере. Как можно более подробно.

– Почему орденом Недремлющих? – вырвалось у Ветки. – Орденом Пастырей!

И добрый священник взглянул на нее, как коршун:

– Ты впустила их в дом, девочка. Почему? Зачем? Рассказывай!

* * *

Этот человек, куда более старый, чем отец Герман, бородатый и седой, постучал в дверь уже под вечер. Открыла ему Санда, горничная, но впустить чужого человека, конечно, не смогла, а гость, едва завидев спустившуюся вниз Ветку, заявил:

– Отошли прислугу, милая девочка, нам нужно поговорить о даре, который ты утратила, и о том, что можно сделать для его возвращения.

Представился он уже после, когда Ветка провела его в Круглую гостиную. Сама она эту комнату терпеть не могла, но, пока Артура с Альбертом не было дома, с каким-то мстительным удовольствием принимала гостей именно там, в святая святых огромного особняка. И усаживала визитеров в любимое кресло Артура. А старый господин, сообщивший, что зовут его Фортуной, но он предпочитает обращение «профессор», на упомянутое кресло покосился с непонятной гримасой и сказал:

– Благодарю, девочка, но я лучше присяду на канапе. Итак, слушай меня: сегодня у тебя будет возможность раз и навсегда избавиться от Артура Северного. Через несколько часов они с Альбертом приедут в столицу, а ближе к утру сюда придут пастыри, и ты откроешь им двери. Альберт монахам не нужен, его, конечно, тоже арестуют, но, уверяю тебя, отпустят, как только он даст все необходимые показания. Интересует же пастырей только и исключительно Артур. Как ты знаешь, он имеет наглость называть себя святым Миротворцем, а это, разумеется, не может нравиться святым отцам...

... Ветка согласилась не сразу. Она не любила Артура, она его ненавидела, она мечтала от него избавиться и каких только способов не изыскивала в этих мечтах, но все же, когда дошло до дела, решиться оказалось нелегко. Альберта арестуют тоже. И кто знает, отпустят ли…

Однако господин профессор был очень убедителен. И, конечно, он был намного умнее, чем Ветка, и намного больше знал. Кроме того, ведь он же не просто учил Альберта, он его вырастил, как родного сына, а значит, ни за что не стал бы желать ему зла. Это, как казалось Ветке, она знала точно. Она сама часто ссорилась с родителями, и не раз мать в горячке заявляла ей: убирайся, чтоб ноги твоей больше не было в этом доме! Однако стоило Ветке уехать в столицу, как все переменилось. И теперь каждый ее приезд домой был для родителей праздником. Какие бы ни были нищие и неудачники, свою единственную доченьку они все-таки любили. Вот и профессор, что бы там ни рассказывал о нем Альберт, видно же – тревожится и любит, и желает только добра. И так же, как Ветка, терпеть не может Артура. Знает, что ничего хорошего не принесет рыцарь своему названому брату.

В конце концов она обещала подумать. Последний довод господина профессора показался очень убедительным.

– Артур отнял твои дар, – сказал гость, – но, когда Артур... исчезнет, сила вернется к тебе.

Ветка поверила. Это было как в сказках про Козлодуйское Лихо: со смертью злого колдуна рассыпаются все его заклинания. А ведь отшельник Козлодуя существовал на самом деле и на самом деле был убит, после чего все плохое, что он сделал, закончилось само.

Ветка поверила и, обещая подумать, уже знала: она сделает то, чего хочет от нее господин профессор. Тем более что пастыри были хорошими и справедливыми, а отец Константин сам сказал: любой грех, совершенный для спасения того, кого любишь, будет прощен.

Альберт с Артуром приехали поздно вечером, уже затемно. Оба валились с ног от усталости, и Ветка не удержалась, выскочила во двор: встретить, помочь. Альберту помочь, конечно. Не Артуру же. Но любимый досадливо отстранил ее:

– Иди к себе. Где Тадеуш?

– Я его отпустила, – пролепетала Ветка, – всю прислугу отпустила.

– Дура! – бросил Альберт в сердцах. Артур одернул его:

– Она же не знала, что мы вернемся. Иди спать.

– А лошади?

– Я займусь. Иди.

Альберт даже не впустил ее в свою спальню. Зато потом туда пришел Артур, и сквозь приоткрытую дверь Ветка видела, как он, сидя возле кровати, что-то говорит Альберту. Что-то, наверное, веселое. Потому что любимый, несмотря на смертельную усталость, в конце концов все-таки улыбнулся. И тогда Артур погладил его по голове и перекрестил:

– Я помолюсь за тебя.

– А спать кто будет?

Вот тогда Ветка и решила окончательно, что кому-кому, а Артуру этой ночью выспаться не доведется.

* * *

– Идеальная кандидатура, – заявила Тори, когда рыжую девушку увели обратно в предоставленную ей келью, – здоровое молодое тело, начисто лишенное каких бы то ни было навыков и способностей.

– Она была магом, – напомнил сэр Герман.

– Я тебя умоляю! – отмахнулась госпожа де Крис, с недоумением поглядела на свою (Галеша) руку, которой отмахивалась, и признала: – Менестрель тоже ничего, но он мужчина. Не люблю я этого. К тому же он рано или поздно возьмет контроль над телом. А эта... как ее? Ветка. Что за идиотское имя? Она была магом, а сейчас в ней силы не больше, чем луж у тебя во дворе. – Тори кивнула в окно на сверкающий под солнцем раскаленный камень. – Самое то, что надо. И кроме того, Невилл, ну когда еще ты отыщешь для меня другую потенциальную самоубийцу, такую же молодую и ухоженную? Молодые и ухоженные, сам знаешь, в петлю не лезут.

– Почему именно самоубийцу? И, кстати, я сменил имя при рукоположении.

– Ладно-ладно, как ты теперь зовешься? Герман? Я постараюсь не забывать. Не обязательно самоубийцу, меня устроила бы и некрещеная. – Тори де Крис в облике Галеша пожала узкими плечами. – Но много ли здесь некрещеных? А самоубийца добровольно отказывается от божьего дара, а значит, и от своей бессмертной души. Вот как менестрель этот отказался когда-то. Если б ему твой Писмейкер мозги не вправил, еще неизвестно, как бы оно обернулось. А Ветку я, считай, облагодетельствую: не позволю занять ее тело каким-нибудь бесам. Ну что? Ты позволишь мне прямо сейчас начать обработку?

– Что ты собираешься делать?

– Поговорить по душам. – На выразительном лице менестреля появилась сочувственная улыбка, в черных глазах затеплилось участливое понимание. – Ах, – тронув струны гитары, сняли тонкие пальцы легкий-легкий, воздушный аккорд, – как это ужасно: своими руками погубить своего любимого. Я боюсь даже представить, что делают с этим хрупким мальчиком в застенках...