Ларец - Елена Чудинова

— Пыткою? — Нелли передернула плечами.

— Пытошное дело осталось в России и просвещенной Европе, — гневно возразил отец Модест. — У нас не рвут людей каленым железом и не дергают на дыбе. Однако в человеческом теле есть малые места, одним прикосновением к коим можно выведать любой секрет. Есть бреши и в мозге человека. Всем скверным этим искусствам род Нифонта обучался у китайцев.

Нелли хотела еще спросить, кто ж шел замуж за потомков нещасного Мелентия, однако ж не успела.

— Хорошие новости, но и куриозные, Ваше Преподобие, — Роскоф казался весел. — Первое, Катерина вернулась цела-невредима.

— Ну и Богу слава, — облегченно вздохнул отец Модест.

— Так вы знали разве, что она в тайге? — подивилась Нелли.

— Хорош порядок воинский, когда начальники не знают, кто в нетях. Но второе, Филипп?

— Девица воротилась с гостем, — отозвался вместо Роскофа Зайниц. — Ордынцы взяли пленника, и вроде бы не вовсе Вам незнакомого. Он теперь в гостевой горнице княсь Андрея. Бедняга на человека не похож.

— Жили в тиши, не тужили, — отец Модест казался раздосадован. — Я чаю, многовато событий для нашей глухомани. Да кто сей таков?

— Человек ученый, безобидный. Собиратель травок да жучков.

— Ах, вот оно что! Ботаник! — Отец Модест расхохотался. — Как его бишь, Силантий, вру, Леонтий… Михайлов! Запретил бы я эдаким чудакам проводить свои изыскания без солдатской охраны!

— Вот вить что занятно, монгольцы до того обнаглели, что уж на том берегу его сцапали. Ну да сам он расскажет.

— Что ж, послушаем рассказов, все одно ночь не почивать.

Князь Андрей Львович оказался там же, его-то первого и увидала Нелли, которую, впрочем, никто к Михайлову не звал. Князь стоял у окошка, оборотившись лицом к собравшимся, и весь вид его изобличал задумчивость. Был в горнице и лекарь Никита Артамонович, вооруженный слуховою трубкой из кости, торчавшей из верхнего карману. Натуралист же сидел в удобных креслах у самой печи. Самодовольная до невозможности Катя прихлебывала из толстой чашки дымящийся взвар бадана с молоком.

— Мы тут извелись из-за тебя! — бросилась к ней Нелли.

— Ну и ничего со мной не сделалось, — отозвалась та преспокойно. Нелли только рукой махнула.

Горница была самая изрядная в Крепости, и, когда вошли отец Модест, фон Зайниц и Роскоф, а к ним и Нелли в привесок, все ж осталось просторно.

— Щаслив видеть знакомые лица, — Михайлов, хоть и не без усилия, поднялся и отвесил учтивый поклон. — Равно, впрочем, и мое щастие видеть лица покуда новые.

Зайниц поклонился.

— Воистину не был бы я удивлен столь безмерно, обнаруживши под сим нещедрым солнцем рощу кокосовых пальм, — продолжил Михайлов, согревая пальцы о кружку, стоявшую также и перед ним. — Вроде уж и май-травень настает, а намерзся в тайге. Вить и не намок, когда через реку-то меня волокли, а кости хлад почуяли. Тако все и зябну. Но, быть может, дрожу также из опасений за дальнейшую судьбу свою.

— Хуже было б Вам угодить в Монголию, тут девица права, — ответил князь Андрей Львович. Нелли заметила, что при слове «девица» Михайлов кинул быстрый взгляд на Катю, но промолчал.

— Не сомневаюсь, жребий мой был бы плачевен, — отозвался Михайлов, жадно приникая к кружке. — Однако ж ныне он темен. Робинзонада сия, сдается мне, добровольная. Добровольным уединением человек дорожит. Вижу, что едва ль меня отпустят восвояси, хоть бы и под слово чести.

— Не тревожьте зря душу, — ответил князь Андрей. — Быть может, Вас и выпустят отсюда под слово, однако ж не сразу. Мы должны знать, кому доверяемся. Покудова почитайте себя нашим гостем, а там Бог весть.

Вошла, с деревянною миской в руках, женщина, которую Нелли по имени не помнила.

— Чаю, уморили человека расспросами, не успел от поганых опамятоваться, — с добродушною усмешкою произнесла она, ставя миску на стол и снимая полотенце. По горнице разнесся приятнейше щекочущий обоняние масляный пар. — Вот уж пирожки горячие.

— Да не из чего так хлопотать, Федора Силовна, — князь не без удовольствия прихватил теплый коржик.

— Какие хлопоты, — отмахнулась женщина. — Всю ночь стряпаем. Коли нехристи утром на приступ пойдут, не сидеть же голодом на стенах.

— Греки весьма предписывали воевать натощак, для лучшего заживления ранений в области чрева, — Никита Артамонович последовал примеру князя.

— Типун тебе на язык, покуда никто из наших сильно не поранен.

Женщина вышла.

Нелли, вспомнив неприятную манеру ученого мужа тискать съестное из общей вазы пальцами, поторопилась запастись полной горстью сдобы.

— Почту за честь быть невольным гостем в сем необычном граде, — Михайлов тут же ухватил за гребешок небольшой пирог. — Ласкаюсь хотя бы заслужить достаточное доверие для изысканий в лесу. Все одно мне не переправиться одному через Катунь.

— Сперва с провожатыми — извольте.

Нелли обратила вдруг внимание, что отец Модест не произнес до сих пор ни единого слова.

— Мне так только лучше, — Михайлов выпустил прежний пирожок и надкусил, разумеется, другой. — Не ровен час заплутать, а вновь угодить в лапы к достоуважаемым представителям желтой расы я б не хотел.

— Сударь, опасность сериозна вполне, — Зайниц говорил самым любезным тоном, однако ж странное напряжение звучало в его голосе. — Дело не в ордынцах, сие обстоятельство исключительное, но в первый год моей жизни здесь я заблудился и чуть не погиб. Так что сопровождение Вам не к обиде.

— Ну, рано говорить об изучении растений, покуда не разогнали монгольцев, — засмеялся Роскоф.

Михайлов меж тем вновь обмял и выпустил коржик. Вот вить невежа! Казалось, и фон Зайницу сие не понравилось, отвращение исказило подвижную его физиогномию. И, как новая волна по воде гонит прежнюю, отвращение захлестнул и смыл настоящий ужас. Глаза его не отрывались меж тем от пальцев Леонтия Михайлова.

— Вам худо, Илья Сергеич? — встрепенулся было лекарь.

Фон Зайниц не отвечал. Губы его шевелились беззвучно, а глаза, перебежав было с пальцев Михайлова на его лицо, воротились обратно.

— Игнотус, — с усилием проговорил он наконец.