Полуночный Сокол - Дэвид Геммел

— Я не оставлю его, — пообещал Бануин.

— От танца огненных бликов на стене пещеры Бануина клонило в сон. Выглянув из пещеры, он заметил, что Бэйн все еще сидит на утесе. Бануин заставил себя встать и устало поплелся к утесу.

— Чудесная ночь, — проговорил он и уселся рядом с Бэйном, свесив ноги.

— Чудесная, — согласился Бэйн, — некоторых ночь пугает, а я люблю темноту. Она дарит покой и кажется бесконечной. В детстве, когда мне было лет пять-шесть, мама брала меня ночью на Ригуанские водопады. Мы купались при свете луны, и я, помню, мечтал стать рыбой, чтобы плавать всю жизнь. Я так любил эти ночи! Накупавшись, мы вылезали на берег, мама разводила костер, и мы ужинали. Потом мне всегда хотелось спать, мама накрывала меня одеялом, и я засыпал положив голову ей на колени. Мне было так спокойно, что я даже не видел снов.

— Странно, — проговорил Бануин, — хорошие воспоминания часто навевают грусть. Я всегда грущу, вспоминая Большого Человека. Помню, ребенком я постоянно выбегал во двор, чтобы посмотреть, не идет ли он к нам в гости. А завидев его, радостно вопил и бросался навстречу. А теперь, стоит вспомнить его лицо и синие глаза, комок подкатывает к горлу. Все могло быть иначе, если бы он не погиб в той битве.

— Может быть, да, а может быть, и нет, а что, если бы… — отозвался Бэйн. — Одно время я часто играл сам с собой в эту игру. Глупая игра. Что было, то было, и ничего не изменишь. Если бы я мог снова прожить сегодняшний день, я бы за милю обошел «Зеленый призрак», а если бы и зашел, то просто поколотил бы толстяка. Но ничего не вернешь, и я не могу снова оказаться с мамой у Ригуанских водопадов и есть на ужин пирог.

— Жизнь бывает несправедливой, — согласился Бануин.

— Но бывают и счастливые моменты, — рассмеялся Бэйн. — Однажды мы с твоей мамой спасли барсучонка. Он был слепым, но она смогла его вылечить, а потом мы отнесли его обратно в лес и смотрели, как он бежит к новой жизни. Что это была за ночь! Я иногда представляю, что барсучонок стал большим и сильным, нашел себе пару и у них появились барсучата. Может, так и случилось, но, возможно, его убили охотники. К счастью, я никогда об это мне узнаю.

Бэйн взял камень, швырнул его вниз и посмотрел, как он упал в море.

— Надеюсь, море будет таким же спокойным, когда мы отправимся в Камень.

— Ты собираешься плыть со мной в Камень?

— Конечно, я обещал твоей матери, что поеду с тобой до самого конца.

— Со мной будет все в порядке, — быстро ответил Бануин, вдруг почувствовав себя неловко. — Боюсь, тебе не понравится Камень.

— Если мне там не понравится, я пожелаю тебе удачи и уеду, — пообещал Бэйн, — а сейчас я устал и иду спать.

— Бэйн ловко поднялся и пошел в пещеру.

Бануин еще немного посидел на утесе, пытаясь привести в порядок свои мысли. Он любил Бэйна, но перспектива ехать с ним в Камень пугала его и приводила в уныние. Примерно то же, что взять на бал медведя. Бануину было стыдно, но эта мысль не выходила у него из головы.

Бэйн лежал в пещере, пытаясь справиться со ставшими привычными приливами отчаяния и тоски. Паракс был прав, он собирался от души погонять охотников, а потом сразиться с ними и покончить со своей безрадостной жизнью. Он не осознавал того, что собирается сделать, и только когда его собственные планы высказал вслух Паракс, до него дошло, к чему они ведут. Не то чтобы он хотел умереть, ведь он любил жизнь, ласковое солнце, звуки водопада, крик сокола на охоте. Дело было не только в смерти Ариан или равнодушии Коннавара.

Скорее дело было в каждой из этих причин и во многих других, а еще, в значительной степени, в его одиночестве — после стольких лет пренебрежительного отношения со стороны сверстников Бэйна и теперь, когда он вырос, не воспринимали всерьез, потому что ему никак не давалась грамота. Казалось, король специально заставлял ригантов, кельтонов и норвинов учиться, чтобы сделать и без того тяжелую жизнь Бэйна абсолютно невыносимой.

Бэйн лежал без сна и чувствовал, как в нем нарастает гнев. Послав его присмотреть за сыном, Ворна фактически спасла ему жизнь. А теперь этому самому сыну, его единственному другу, за него стыдно. Он прочел в глазах Бануина тревогу и смятение, когда заговорил о путешествии в Камень. Бэйн скрыл это от него, и оттого, что боль приходилось прятать, было еще больнее.

Бэйну всегда приходилось скрывать боль. «Неужели людям нельзя показывать свое истинное лицо? Неужели всегда нужно носить маску?» — думал он. Веселый Бэйн, счастливый Бэйн, Бэйн-рассказчик, Бэйн — певец похабных песен. Его любили везде за пределами Трех Ручьев, но ведь там никто не знал, что скрывается за маской веселого парня-балагура, который смеялся и всех развлекал. Бэйн не мог открыться даже собственной матери. «Ей хватит и собственной боли», — думал Бэйн, шутя и балагуря и перед ней. Никто, кроме него, не мог развеселить ее, да никто и не пытался!

Но ее больше нет. Даже Ворна не смогла ее спасти. Бэйн не мог в это поверить, ведь барсучонка же она вылечила от рака и даже вернула ему зрение. Он рассердился на Ворну.

— Здесь одной магии недостаточно, — объясняла ему Ворна, — Ариан больше не хочет жить.

Теперь Бэйн понимал, что она имела в виду. Он чувствовал то же, когда на холмах за ним гнались охотники. Думал о том же и в холодной пещере.

Мысли об Ариан заполнили все его сознание. Когда ей расхотелось жить? Она часто уходила на самую вершину холма и смотрела на север. Бэйну казалось, что она ждет Коннавара. Она надеялась, что однажды он приедет и поговорит с ней. Но он не приехал.

Два года назад, когда ему было пятнадцать, он решил встретиться с королем, встретиться так, чтобы Коннавару пришлось с ним поговорить. Бэйн собирался спросить, почему он избегает их с мамой. План был довольно прост — нужно было просто выиграть марафон Бэлтайна, пять миль по бездорожью. Единственная проблема состояла в том, что, кроме Бэйна, только в Трех Ручьях было по крайней мере семеро молодых ригантов, которые бегали гораздо быстрее, чем он.

Несколько месяцев Бэйн тренировался каждый день, он бегал по холмам и грязным тропам, развивая выносливость. Порой он доводил себя до изнеможения. Сначала он часто останавливался прямо посреди дороги, и его рвало, легкие будто горели, а мышцы наливались свинцом, но Бэйн бежал дальше. Со временем он окреп. Лучшим стимулом для него была встреча с отцом и гордость, которую он наконец увидит в его глазах.

Однако победа досталась с большим трудом. На протяжении четырех из пяти миль один парень из северного Паннона держался наравне с ним, но на последней миле Бэйну удалось оторваться, и он из последних сил помчался к финишу у подножия Старых Дубов. Последние ярды он бежал среди ликующих ригантов и на финише увидел короля с братьями, Браэфаром и Бендегитом Браном.

Коннавар был крупным и широкоплечим. На нем знаменитая мантия в клетку цветов пяти племен, а на поясе — легендарный меч сидхов, который, как говорили, разрубал и железо, и камень.