Сердца в Атлантиде - Стивен Кинг

Салл, видимо, умер от сердечного приступа, застряв в заторе,возникшем из-за развернувшегося поперек шоссе автопоезда. Не исключено, что онумер в виду вывески его собственного салона “Шевроле”, скорбел автор заметки.Как и “ЗАТОР!”, вынесенное в заголовок, подобные прозрения можно было найтитолько в “Пост”. “Тайме” — вот газета для умных, а “Пост” — газета для пьяниц ипоэтов.

После Салла осталась бывшая жена, детей у него не было.Похоронами занимается Норман Оливер (“Ферст Коннектикут Бэнк энд Траст”).

«Его хоронит банк!” — подумал Диффенбейкер, у него затряслисьруки. Он не понимал, почему эта мысль вызвала у него такой ужас. Но вызвала.“е…ный банк! О, черт!»

— Милый? — Мэри глядела на него чуть нервно. — Тебенехорошо?

— Нет, — сказал он. — Он умер в заторе на шоссе. Возможно,“скорая” не могла до него добраться. Может, его обнаружили только, когдадвижение возобновилось. Господи.

— Не надо, — сказала она и забрала у него газету. СеребрянуюЗвезду Салл, конечно, получил за спасение — спасение вертолетчиков. Косоглазыестреляли, но Пэкер и Ширмен все равно повели туда американских солдат, восновном из Дельты два-два. Десять — двенадцать солдат из батальона Бравообеспечивали не слишком согласованное и, вероятно, не очень эффективное огневоеприкрытие операции спасения… и на удивление двое пилотов со столкнувшихсявертолетов оказались живы — во всяком случае, были живы, когда их унесли споляны. Джон Салливан в одиночку донес своего до укрытия, а вертолетчик кричалу него на руках, весь в пене из огнетушителя.

Мейлфант тоже выбежал на поляну — Мейлфант держалогнетушитель, будто большого красного младенца, и орал вьетконговцам в заросляхзастрелить его, если смогут, — да только не смогут, он знает, что не смогут,они же просто хрены хреновы, сифилитики, им в него не попасть, они и по сараюпромажут. Мейлфанта также представили к Серебряной Звезде, и хотя наверноеДиффенбейкер не знал, но не исключал, что прыщавый мудак-убийца ее получил. АСалл знал про это или догадывался? Но ведь он бы, наверное, что-нибудь сказал,пока они сидели у стены похоронного салона? Может, да, а может, нет. Современем ордена и медали утрачивали значение, все больше и больше уподоблялисьпризу, который ты получил в начальной школе за выученное стихотворение, илиграмоте, которую ты получил в старшем классе за победоносный бросок набейсбольном поле. Просто что-то, что ты хранишь на полке. Просто цацки, с помощьюкоторых старики разжигали ребят. Цацки, которыми они соблазняли тебя прыгатьвыше, бегать быстрее, бросаться наперехват. Диффенбейкер подумал, что безстариков мир, вероятно, был бы лучше (это озарение снизошло на него, когда онсам готовился стать стариком). А вот старухи пусть живут. Старухи, как правило,никому вреда не причиняют, но старики опаснее бешеных собак. Перестрелять ихвсех, потом облить трупы бензином, потом поджечь их. Пусть дети возьмутся заруки и будут водить хоровод вокруг бушующего пламени, распевая старые соленыепесни Кросби и Нэша.

— Ты правда ничего? — спросила Мэри.

— Ты про Салла? Конечно. Я же его много лет не видел. Онприхлебывал кофе и думал о старушке в красных туфлях, той, которую убилМейлфант, той, которая навещала Салла. Больше она Салла навещать не будет. Хотябы что-то. Для старушки мамасан дням посещений пришел конец. Наверное, войныпо-настоящему кончаются именно так — не за столами переговоров, а в раковыхпалатах, учрежденческих кафетериях и заторах на шоссе. Войны умирают поклочочку, по клочочку, и каждый клочочек — что-то угасающее, как память, икаждый теряется вдали, как отзвуки эха в лабиринте холмов. В конце даже войнавыкидывает белый флаг. То есть так он надеялся. Он надеялся, что в конце дажевойна капитулирует.