Звезда Ворона - Илья ле Гион

наводило на Феликса тоску. Но Изеул не торопился со своими ритуалами, и никак не показывал свою заинтересованность в этом, которую так фанатично демонстрировал на протяжении всего пути к этому месту. Он ходил по лагерю в окружении молчаливой стражи и других мирных жителей, которые смотрели на него словно на божественного мессию. Несколько раз он подходил к пленникам с другими, более старыми пиктами, которые были увешаны разными украшениями, а на их головах были водружены короны из оленьих рогов со все теми же цветными молельными лентами. Как понял Феликс, это были старейшины этого места. Они о чем-то беседовали с Изеулом на своем языке, который изобиловал рифмованными звуками, но в их поведении и взглядах Феликс не увидел того фанатичного огня, который источал их главарь. И только к вечеру третьего дня за ними пришли несколько десятков вооруженных копьями и шипастыми дубинками воинов.

У Феликса сильнее забилось сердце, когда они повели всех в центр каменного круга, где уже собралась целая толпа людей. Сотни обычных, ничем не примечательных зевак расположились кто на плоских камнях, кто на груде бревен, заменяющих тут трибуны, а кто и вовсе на голой земле. Солнце уже зашло, и вокруг горели десятки факелов, и особенно много их было по бокам импровизированной арены, рядом с которой находилось высокое кресло из связанных друг с другом толстых и витиеватых корней. На нем, словно какой-то царь древнего лесного королевства, восседал Изеул, со сплетенной короной из кривых веток и перьев, кончики которых были позолочены. В отличии от остальных людей, одежда которых хоть и имела общий белый тон, но все же была где-то потерта, а где-то испачкана землей или травой, облик Изеула отличался белоснежной чистотой, и даже церковным богатством. Золотые браслеты и белая, как снег, юбка, странным образом сочетались с кровавыми узорами на его голой груди. Но Феликс не смог по достоинству оценить его наряд, так как голова у него сейчас была занята совсем другим. Его беспокоила несвойственная для такого количества народа тишина. Люди молча наблюдали как пленников ведут в центр круга, и на их лицах читался интерес с толикой веселья. Такие лица можно было увидеть на площадях, когда приговоренных к розгам преступников выводят на эшафот. Только там люди еще и громко кричали, наполняя площадь проклятиями или восторженными криками, в отличии от сложившейся ситуации. Все это казалось пугающим и чуждым.

Сопровождающие их воины особо не задумывались насчет расстановки, и просто согнали всех кучей в центре, отойдя к краю арены, но все еще готовые в любой момент среагировать на внезапную опасность. Как только они отошли, Изеул поднялся со своего странного трона и обратился к группе наемников:

— О, потерянные души, что не знают слова Господа нашего! — начал говорить Изеул, когда все воины заняли свои места. — Ваше темное невежество привело вас сюда, ибо испокон веков в этом месте царит правда, и только тут сердца лжецов и лицемеров показывают миру свою истинную гнилую натуру! Услышьте же меня, дети мои! Среди этих чужаков зреет невиданное доселе семя зла, которое своими темными корнями проникло в чистые умы наших братьев, когда те придавались молебнам Пресвятому Чуду! Оно исказило их мысли, посеяв в их головах смуту и порчу! — после своих слов он указал на скорчившуюся у его трона фигуру, которую до этого Феликс не замечал. Человек, стоявший на коленях у ног Изеула, покачивался взад-вперед, что-то бормоча себе под нос, и водя своими руками по всему телу, будто старался поймать кусающую его блоху. Его взгляд был еще более безумным, чем у самого Изеула, хотя, казалось, куда уж больше? В своем царственном одеянии главный пикт напоминал Феликсу фрески с изображением сумасшедшего императора Костанзо, которого всегда изображают на святых рисунках с выпученными глазами из которых идет кровь и растрепанными волосами.

— И сегодня, следуя обычаям наших предков, и прося Всеблагое Чудо о милости, мы узнаем, в ком скрывается это порочное семя дьявола!

После своих слов Изеул подал знак подчиненным, и те выкатили на середину поляны большое дерево, посаженное в ящике на колесиках, по виду напоминающее те человекоподобные отростки, которые Феликс видел на корабле пиктов. Оно было в два раза выше человеческого роста, и своими кривобокими формами напоминало скрюченного в агонии человека, воздевшего руки к небу. Глядя на него, Феликсу стало еще более неприятно смотреть на все это, но он заставил себя отогнать страх и собрать все свои душевные силы. Сейчас нужно было лишь подождать, ведь он был уверен, что никакого зла они не несут, и что святая великомученница Силестия не оставит ее преданного слугу в беде. Небесная скрижаль все еще была при нем, но сейчас она была холодной и безжизненной, будто обычный кусок камня.

А в это время шаманы уже вынесли семь мечей, обмотанных в белую ткань. Как только мечи поднесли к дереву, Феликсу почудилось, будто ствол и ветки немного изменили свое положение, хотя он и постарался убедить себя, что это только ему показалось, и что ветки пошевелил ветер, которого на самом деле и не было. К тому времени как каждый из шаманов взял по мечу, Изеул уже начал читать свои темные молитвы, к которым присоединились все остальные. Люди не складывали руки вместе, как это принято во время чтения святых текстов, а тянули их к небу, будто прося у бога милости, при этом клоня спины к земле, словно на их плечи положили какой-то непомерно тяжелый груз. Даже солдаты и те принялись молиться, направив прорези свои деревянных масок к небу, но при этом Феликс понимал, что случись что, они мигом отреагируют на возникшую опасность. Лишь горстка людей в центре поляны не придалась всеобщему настроению.

Шаманы, один за другим, стали разворачивать ткань, оголяя покрытые золотом клинки. И так же, один за другим, стали подходить к дереву и вонзать в его центр эти самые мечи. И как только первый клинок вошел в ствол уродливого дерева, Феликс почувствовал, как нестерпимая боль пронзила все его тело. Казалось, что кровь разом превратилась в раскаленную лаву, мгновенно испепелив все нутро. Он чувствовал, что этот жар вмиг выжег весь его воздух, и ему нечем стало дышать. Но сильнее всего боль была в его левой руке, которая стала трястись сама собой. Он увидел, как на тыльной стороне ладони у него стали появляться кровавые узоры, будто чья-то невидимая рука вырезала их острым ножом. Феликс хотел закричать, но не мог из-за нехватки воздуха.