Когда говорит кровь - Михаил Беляев

— Синклит всегда бурлит и всегда всем недоволен, — отмахнулся от него Шето. — Уверяю тебя. Я двадцать лет укрощаю этого строптивого зверя, и пускай он так и не выучил все команды, кусаться почти перестал.

— Или он просто притих, выжидая время для лучшего броска, — неожиданно Джаромо резко нагнулся к Шето и зашептал ему прямо на ухо. — Нам нужно срочно вернуть верные тагмы к Кадифу. Пусть само их присутствие довлеет над алатреями и не даёт выступить против нас открыто. Пусть они знают, что под городскими стенами стоят тысячи воинов, готовых гибнуть и убивать за своего возлюбленного командира. Пусть страх отрезвляет их разум!

— Ты хоть сам понимаешь, о чём говоришь? Я добился власти покончив с затянувшейся смутой, а не утопив страну в её собственной крови! Я не допущу того, чтобы все мои труды по установлению мира в государстве пошли прахом! Хватит с нас гражданских войн.

— А разве я призываю к войне? Мой дорогой Шето, не оскорбляй меня столь жестокими и несправедливыми словами. Неужели так плохо и поверхностно ты знаешь мои мотивы и стремления, что мог допустить столь нелепое предположение? Я также как и ты страстно желаю лишь мира и процветания для Тайлара. Но чтобы удержать этот мир нам и нужен баланс, достичь который могут лишь верные Лико тагмы под Кадифом. Иначе алатреи вполне могут попробовать использовать наемников или переманить к себе домашние войска.

— Их стратиг Энай Туэдиш. А он наш.

— Он распутник, предпочитающий больше стонать под мужчинами, чем над женщинами. А ещё пьяница и заносчивый трус, превзошедший в глупости даже своего отца. Воины презирают его, а добрая половина командиров этих тагм из алатрейских семей. Заклинаю тебя, убеди сына вернуть обратно походные тагмы. Они только покинули город и не успели далеко уйти. Пусть их знамена оберегают наш сон, пока боевой настрой алатреев не сгинет во внутренних дрязгах. Сохрани себя и своë наследие во имя Тайлара!

Шето тяжело вздохнул, втянув носом соленый воздух. Солнце высоко зависло над тихой морской гладью, по которой, вспенивая воду веслами, плыли бессчётные торговые корабли, патрульные триремы и рыбацкие лодочки, казавшиеся отсюда черными точками.

Этот день выдался на удивлении жарким и безветренным, и рабам, которых многие владельцы торговых судов предпочитали вольным гребцам, должно быть приходилось совсем несладко. Первый старейшина неожиданно поймал себя на мысли, что в чём-то он даже завидует этим несчастным и проклятым невольникам, что, обливаясь потом и изжариваясь под палящим солнцем, вынуждены были днями напролет монотонно грести, моля всех подряд богов о попутном ветре.

Да, их жизнь была тяжелой, но хотя бы предопределенной заранее. Если нет ветра — ты гребешь до изнеможения, а потом гребешь ещё и ещё, пока надсмотрщик не скомандует отбой. Есть ветер — лежишь на лавке и болтаешь с такими же несчастными, пока паруса делают за вас всю работу. Конечно, такая жизнь была страшна и полна бесконечных мучений, но взамен, она была освобождена от ответственности за будущее. Раб не решал ничего. Он просто следовал пути, который определяли за него другие. И даже его собственная жизнь была ему неподвластной.

И в этом его жизнь приобретала изящную простоту и легкость, столь недоступные Первому старейшине. Каждое решение, каждое слово и каждый его поступок ежечасно выносили на суд богов, людей и самой истории. На его плечах расположился непомерный груз ответственности. За будущее семьи, своего имени, государства. И ноша эта была тяжела. Куда тяжелее, чем с утра и до вечера грести под щелчками кнута надсмотрщика.

Само его государство мало походило на единое царство времен правления Ардишей. Тайлар обладал частями, каждая из которых могла прийти в движение и погубить все плоды работы Шето, столкнув страну в объятия новой смуты. Синклит с его тремя сотнями семей, владения в Старом Тайларе, Малые царства, провинции, наместничества в колониях. А ещё сословия, культы, армия, свободные народы, рабы. Каждая из этих составных частей страны обладала своей волей и своими желаниями, которые плохо совмещались со всеми остальными.

Лишь в Новом Тайларе Шето смог установить прообраз того порядка, который готовился им для всего государства. В этих шести провинциях им была создана единая иерархия власти и единый закон. И хотя в Касилее алатрейские семьи и были всё ещё сильны, удерживая посты эпарха и стратига, города провинции были покорны именно Шето. Ещё, пусть и с сильными оговорками, созидаемая им власть распространялась в Верхнем и Нижнем Джесире, а также в Прибрежной и немного в Дикой Вулгрии.

За минувшие двадцать лет им было сделано немало. Куда больше, чем даже могли представить его отец с дедом. Но всё это было лишь основой. И все его свершения меркли, по сравнению с тем будущем, которое он готовил для своей семьи и своего имени. Вот только чем ближе он подбирался к своим заветным целям, тем страшнее и губительнее становился возможный провал. Даже самая небольшая оплошность могла низвергнуть все его труды, сокрушив и его самого и всё его наследие, словно деревянная лошадка недостроенный дворец из кубиков.

Великий логофет не чувствовал всего того, что довлело над Шето. Да, он был увлечён их общей мечтой, и ради неё был готов, возможно, даже на большее чем сам глава рода Тайвишей. Ведь он был почти ослеплен своим желанием служить и угождать. И всë же, ему было незнакомо и непонятно то чувство хрупкости будущего, которое не покидало Первого старейшину все эти годы. А без оглядки на это чувство, Шето Тайвиш уже давно не принимал никакого решения.

— Нет, я не сделаю этого, — произнёс он после долгого молчания. — И не позволю сделать этого Лико. Я не допущу, чтобы мою семью или моего мальчика обвиняли в узурпации. Походные тагмы продолжат свой путь в Хавенкор. Там они сейчас нужнее, чем в Кадифе. Город и так нам верен. Моë наследие сохранится иными способами.

Великий логофет откинулся назад, закусив кулак. Его глаза были полны боли и страдания. Но смотрел он на Первого старейшину не со злобой или разочарованием, а с той печальной нежностью, с которой родитель смотрит на свое чадо, услышав наивный лепет о премудростях жизни.

— Ты знаешь, я всегда восхищался твоей проницательностью и дальновидностью. И парою мне даже казалось, что ты словно жрец вспарываешь плоть всякого события, дабы заглянуть в него, пощупать его внутренности и прочесть по ним истину. Но сейчас ты видишь не лучше слепца, которому для пущей уверенности выжгли глаза калёным железом!

— Ты что, поучаешь меня Джаромо?

— Я пытаюсь уберечь тебя!

— Уберечь, подарив нашим врагам возможность обвинить нас в узурпации власти?! О нет, я не буду с ними столь щедр. Мы так близки к тому, чтобы принести в Тайлар единый закон и единую власть! Нашу власть! Так неужели мы дрогнем только из-за того, что алатреи вытянули на свет полумертвого воителя из глухой старины? Может когда-то он и был велик и прославлен, но теперь он никто. И я не боюсь его имени. Как не боюсь Кирота Кардариша и всех прочих алатреев и их заговоров. Так что нет, Дажромо, я не дам им законного повода лишить моего мальчика его должности и тем самым погубить всё то, что должно стать моим наследием. Даже не смей просить меня об этом.