Трудно быть феей. Адская крёстная - Ея Россо

Медленно брел верный конь, неся на спине дремлющего принца. Не очень-то и торопился Ждан навстречу славном подвигу. Проснулся от того, что скакун резко замер, как вкопанный, на краю леса. Протерев глаза, потянувшись и окинув взглядом картину мира, принц нехотя спрыгнул на землю размять ноги. Немного подумав, наследник решил, что битва на голодный желудок не принесет желанной победы, а потому завалился под дубом на волшебное покрывало, что дала в дорогу Амбрелла.

Одеяло-на-земле-спало и впрямь оказалось мягче перины, нежнее женских объятий. И. сладко откушав тем, что послала салфетка-самобранка, пригубив освежающего компота из стаканчика-наливайки, принц с чистой совестью завалился спасть: «Ну а что, битва серьезная намечается, а я уставший!» — с этой мыслью Ждан погрузился в глубокий сон.

Проснулся он на закате, потянулся, зевнул от души, раскрыл глаза и замер, как заяц перед удавом. На полянке, где мирно пасся верный конь и так геройски спал принц, весело потрескивал костерок, над которым висел котелок. В котле что-то булькало и умопомрачительно пахло. Ждан сглотнул слюну и осторожно сел на одеяле, поглядывая на незваного гостя.

Бородатый черновлосый крепкий мужик среднего роста в широких штанах и алой рубахе, подпоясанной красивым вышитым кушаком, помешивал варево и негромко насвистывал. От свиста того тихого на безветренной полянке травинки колыхались и цветы головки свои к земле склоняли, роняя лепестки. Принц поежился, осознав, кто в гости пожаловал.

— Ну, долго будешь молча сидеть? — раздался басовитый голос от костра. — Кто таков? Зачем пожаловал?

— Кхм, — откашлялся Ждан. — Я… — голос дрогнул и сорвался в писк.

Наследник еще раз кашлянул, собрал все свои силы в кулак, поднялся на ноги, стараясь не делать резких движений, косясь на широкий нож, что на поясе у мужичонки висел, и, наконец, сумел подать голос.

— Я — его высочество Ждан I Беспардонович. Позвольте поинтересоваться, а вы кто?

— А я — Соловей Одихмантьев сын, по-простому — Соловей-разбойник. Зачем пожаловал, добрый молодец?

— Я… Э-э-э… Собственно… — замялся принц: ну не признаваться же разбойнику с тесаком за поясом в том, что пожаловал по его душеньку?

— Ясно, — хмыкнул тать. — Фея прислала из леса выгонять!

— Ну… Да, — покаялся принц и от собственной смелости закрыл на секунду глаза.

Меч наследника висел, притороченный к седлу. Седло на коне, а сам жеребец продолжал пощипывать травку на другом краю полянки.

— Эх… Что с нее взять, баба, она как есть баба. Со страху и не такого наворотить могёт.

Соловей прикрыл крышкой котелок, отложил в сторону ложку на длинной палке, которой помешивал варево и развернулся к принцу. Ждан вздрогнул и отступил назад, уперся в ствол дерева и попытался взять себя в руки. Черный цыганские глаза разбойника прожигали до самого нутра. А в глубине зрачков нет-нет, да и вспыхивали ярко-красочные точки, словно в тлеющие угольки в остывающем очаге.

— Позвольте… Но… — принц наконец собрался с силами, выпрямился и заявил. — Амбрелла — не баба, — сказал, как отрезал. — Она — прекраснейшая из фей, к тому же королева! А вы… ты… мужлан!

Выпалив сию тираду, Ждан, подивившись собственной смелости, твердо глянул в смуглое лицо разбойника. Соловей нахмурил брови, прищурил глаза, пристально разглядывая смельчака, и вдруг расхохотался.

— Эх, ты, молодо-зелено! Ты гляди, защитничек выискался! Ох, ты ж! — злодей аж присел от удовольствия, поглядывая на принца из-под густых бровей и похохатывая.

— Ах ты, медвежья поясница! — вдруг рявкнул тать, да так грозно, что принц дернулся и вновь уперся спиной в дерево.

Ухватив рукой крышку, Соловей откинул ее в сторону. Тут же из котелка в огонь полезло варево. Мужик ухватил ветку с двух сторон от горшка, и торопливо снял на землю всю конструкцию.

— Чтоб тебя бобры загрызли! — выругался разбойник. — Чуть не убежало! — помешивая содержимое котла ложкой, ворчал Соловей.

Аромат от кушанья стоял такой густой и аппетитный, что у Ждана в животе заурчало, а затем и вовсе лягушки с голоду песни запели.

— Что пнем застыл-то? — покосился на него странный повар. — Присаживайся, гостем будешь. Что там феи с тобой прислали?

— Дак… Салфетку-самобранку и стаканчик с компотом, — отмирая и делая шаг в сторону костра, молвил принц.

— Эх, медовухи бы из лесных цветов, — прикрыв глаза, протянул Соловей. — Хороша у них медовуха-то, сладкая да с перчиком! — помечтав, продолжил. — Да ты присаживайся… принц, — и столько издевки послышалось Ждану в тоне разбойника, что он насупился, брови к переносице свел и уже было раскрыл рот, чтобы одернуть простолюдина, да тот опередил.

— Вот стульчик бери у дуба да располагайся, сейчас ужинать будем.

Принц до того растерялся, что дошел до дерева, подхватил складной табуретик и, вернувшись к костру, плюхнулся, во все глаза разглядывая собеседника. Не так он представлял себе встречу с разбойником. Происходящее выходило не только за рамки, но и вовсе за все грани богатой фантазии Ждана, скудеющей с каждым годом от самолюбования и праздности.

— Доставай скатерть-то, расстилай на стол, — махнув куда-то в сторону, приказал Соловей, пробуя на соль кушанье, и вдруг топнул ногой да гаркнул. — Отомри!

Ждан подпрыгнул на стуле не хуже жабы-охотницы, вытаращился на разбойника, слепо зашарил по поясу в поиска меча своего. Тут же вспомнил что меч на жеребце, а жеребец уже на другом краю поляны. Тать же окаянный, ухватившись за бока, хохотал, согнувшись пополам, похрюкивая от удовольствия.

Аж скулы свело от гнева у принца, не привыкшего к тому, чтобы безродные потешались над ним. Переступив через упавший стульчик, направился было наследник к коню верному, чтобы меч отстегнуть да наказать обидчика. Да не успел и шага шагнуть, как хлопнула его рука тяжелая по плечу и разбойничек, задыхаясь от смеха, примирительно произнес:

— Не сердись, мил человек, одичал я тут совсем на семи дубах. Поговорить-посмеяться не с кем. Одни белки да лисицы вокруг. Накрывай на стол, кулеша моего отведаешь. Ох, и знатный кулеш у меня, от бати рецепт достался! А батя у меня, знаешь, кто?

— Кто? — невольно переспросил Ждан.

— А батя мой — волот, всем волотам князь, — горделиво молвил Соловей, сноровисто раскладывая по мискам кулеш.

— Тогда кто матушка твоя, раз ты звериный язык разумеешь, да как птица свистать умеешь? — оторопев, уточнил Ждан, принимая из рук разбойника плошку с ложкой.

— А мать моя — птица Сирин.