Гарвардский баг - Мира Вольная

— Подписал, — поморщился он. — Довольна? — и, дождавшись моего кивка, продолжил. — Хорошо. Тогда слушай и обещай, что не прибьешь старого дурака за то, что пошел на поводу у молодого.

Улыбку после слов Борисыча пришлось прятать в уголках губ.

Вот только уже спустя пятнадцать минут улыбаться мне расхотелось совершенно, я вообще не понимала, чего мне хочется: то ли и правда убить обоих, то ли просто забыть, как дурной сон.

И даже, когда Борисыч закончил рассказывать, я все еще не могла определиться, ощущение было такое, как будто меня огрели мешком по голове, причем не один раз и даже не два.

И я посмотрела на планшет, а потом за окно, растерла привычно запястья, думая, пытаясь прислушаться к себе и к собственным желаниям впервые за долгое время.

— Слава? — не выдержал тишины начальник. — Скажи что-нибудь?

— Спасибо, что подписали заявление, — начала медленно. — Спасибо, что рассказали.

Ну а что я еще могла ему ответить? Что, по сути, меняет его рассказ? Я действительно устала, я действительно хочу свалить в закат, и мне действительно нужен перерыв. И Игорь все еще виноват, по-другому, но виноват. Потому что решил за меня, потому что ничего не сказал, потому что с чего-то вдруг посчитал, что знает лучше меня.

— Не хочешь изменить решение? — спросил босс, не настаивая, скорее, предлагая альтернативу.

— Два года назад я летала в командировку с Ромкой, на выставку в Германию, — улыбнулась я немного грустно. — В один из вечеров мы разговорились с коллегами из Англии. Классные ребята, кстати, но речь сейчас не об этом, — я снова уставилась за окно, на пушистый снег, который по-прежнему бесил. — Они рассказали классный кейс: за год до выставки их кампания купила какой-то стартап, и среди его разработок была программа для секретарей. Тяжелая, криповая совершенно, жутко неудобная, — я усмехнулась. — Как они считали. И они начали ее дорабатывать, докручивать, делать понятной. Обновили в итоге полностью, даже интерфейс переделали, а старую версию грохнули под ноль. И знаете что?

— Что? — свел брови к переносице начальник, но, судя по взгляду, давно понял, к чему я веду.

— Не полетела, — развела я руками в стороны и поднялась на ноги. — Вообще не полетела, ее просто перестали покупать, потому что пусть она и стала простой и интерфейс был приятным, но обычные действия, которые раньше у секретарей занимали пятнадцать минут, теперь начали отнимать все сорок. Вот так одна группа людей навязала свою волю другой, и в результате потеряла несколько миллионов и примерно столько же пользователей.

— И что они сделали? — хмыкнул Борисыч в бороду.

— Ребята, которые продали им свой стартап, срубили в два раза больше, чем во время первой сделки, когда компания к ним пришла и ударила челом.

— Молодцы ребята, — похвалил Борисыч.

— Я тоже так думаю, — кивнула. — В общем, я как те секретари, Аркадий Борисович.

— Слав, он хотел… — попробовал начальник вступиться за молодого дурака.

— Я знаю, — кивнула и пошла к двери. — Хорошего вам вечера.

— И тебе, Слав, я буду ждать твоего звонка, — я только кивнула.

Зашла к себе за вещами, а потом спустилась вниз и уже через час была дома и сносила мозг системе своими поисковыми запросами. Я не хотела ждать, я не хотела откладывать. Мне нужно было свалить как можно быстрее, потому что здесь я задыхалась, в Москве, в этой квартире, в собственных мыслях, с Энджи над ухом и над душой, пусть я стерла нахрен шпионки Гора.

Остаток вечера прошел в поиске, потом в сборах, потом в письмах и звонках: Сашке, маме, Янке. А уже следующим утром на арендованном каре я ползла в сторону области и хмурилась, потому что утром вместе со мной проснулись и сомнения.

Но дорога, слава Линусу, отвлекла достаточно, чтобы я не слишком копалась в себе и не слишком сосредотачивалась на бардаке внутри.

Я ехала в жопу глобуса, подальше от Москвы, в глушь, в которой вряд ли был хотя бы проводной интернет, сознательно оставив дома почти все гаджеты. Взяла только новый телефон, не наш, без Энджи, жесткий диск и старый ноутбук. Погода с утра радовала плюс семью и лужами такими огромными, что через них красться приходилось даже дальномерам.

В итоге в пункте назначения я была только ближе к семи вечера: уставшая, голодная, но почти довольная. Небольшой городок на севере, маленький настолько, что его объехать можно за пятнадцать минут, в стороне от шумных трасс, с серой лентой реки и каким-то совершенно волшебным лесом. Хотелось бы, конечно, чтобы елки были укрыты снегом, чтобы он скрипел под ногами, а за щеки прихватывал мороз, но… Но зима в этому году такая же странная и непонятная, как вообще все: снег, если и шел, то тут же таял, а температура не опускалась днем ниже пяти.

Чтобы найти дом пришлось немного поплутать, но я ведь его поэтому и выбрала, потому что рядом нет вообще никого, ближайшие соседи в четырех километрах, а здесь причал, елки, такие огромные, что кажется их просто не может быть, сумасшедший вид на реку и другой берег с задней веранды.

Хозяин ждал меня внутри, показал, что где, отдал ключи и, получив деньги, растворился в темноте, заверив, что те самые соседи, точнее сосед — бывший военный на пенсии, так что никаких веселых компаний и буйных гулянок. Косился, правда, странно, как будто словил когнитивный диссонанс.

Да, мужик, мы городские — с приветом, и уже к двадцати пяти все через одного неврастеники в вечном депрессняке с хроническим недосыпом.

Дом был небольшим, двухэтажным, вполне современным, из обожженного дерева. Я прошлась по первому этажу, осмотрела уютную гостиную с тем самым фантастическим выходом на широкую заднюю веранду и подвешенным камином, маленькую кухню и ванную, потом поднялась на второй этаж в спальню. Спален, на самом деле было две, но я, конечно, выбрала ту, что над гостиной, с такими же огромными окнами, как и внизу, с таким же захватывающим дыхание видом. Не включала свет, просто стояла в темноте и смотрела, как на темную-темную гладь воды падает мелкий снег. Я никогда, оказывается, не видела ничего подобного. Словно огромная, живая змея ловила зазевавшихся белых мотыльков. Невероятно красиво. И дыхание перехватывало, и казалось, что я совершенно одна здесь, в этой темноте и тишине.

Я улыбнулась и все-таки включила свет: надо было разобрать чемодан, принять душ, а потом и поужинать наконец-то, потому что обед был давно и неправда и состоял из чашки кофе.

Пока занималась делами почему-то думала не о Горе, а о Димке. О том, что не была на его могилке, о том, что надо обязательно после второго съездить в Тюкалинск, хотя бы одним днем, и сходить на кладбище. Принести Димке любимых конфет… Да, конфет…

Я застыла за столом, вилка вывалилась из пальцев, с тихим звоном ударившись об пол, в горле застрял комок. Я с ужасом поняла, что не помню… Не помню, какие конфеты любил Дым. Совсем не помню. Ни цвет обертки, ни то, какими они были, ни даже как выглядели.