Ночь роя - Роберт фон Штейн Редик

— Должно быть, кто-то пел ее в Уларамите, — сказал он. — Бывают мгновения, когда мне кажется, что мы провели в этом городе годы. Как будто целый этап нашей жизни прошел там, в безопасности.

Они заснули, и Таше приснилось, что они занимались любовью, и во сне Пазел много раз менялся. Он был селком, потом Герцилом, потом длому с голосом Рамачни, поющим Аллали хеда Миравал, ни старинат асам, а потом море-муртом с извивающимися конечностями, и он пел мурт-песню, и когда она проснулась, в глазах Пазела были слезы.

Тень птицы скользнула по ее лицу. Очнувшись от своих грез, Таша протянула руку, ухватилась за резную гриву лошади над собой и встала. Было очень рано; на палубе виднелась только горстка селков; поблизости не было никого. Она провела целый час на платформе, ломая голову над эротическим сном и песней, которая пришла к ней в таких подробностях, Лехеда Мори, было ли это Прощание с этой жизнью, прощание с этим миром?

Бесполезная дура. Какой импульс привел ее сюда? Она намеревалась подняться и сразу приступить к борьбе, к этому внутреннему штурму стены между ней и Эритусмой. Именно так она начинала каждый день на «Обещании»: отчаянно искала любую щель, любую потайную задвижку или замочную скважину. Размахивая руками, ударяя себя. И ничего не находила. У тебя нет времени, нет времени, упрекал ее голос в голове, и с каждым днем он звучал все более правдиво. Если их поймают в открытом море, зажмут в клещи между военными кораблями или заманят в западню какой-нибудь дьявольской штукой Платазкры, что тогда? Селки и девятнадцать рыбаков не смогут отбиться от войска или защитить «Обещание» от испепеляющего пушечного огня. Никто не сможет помочь — кроме, возможно, Эритусмы, разъяренной и запертой в клетке. Каждый день она боялась, что Герцил возьмет Илдракин в руку и узнает страшную новость: «Чатранд» уходит, направляется в Правящее Море, не желая больше ждать.

Теперь и остальные чувствовали ту же нехватку времени. Герцил расспрашивал ее о каждом моменте за последний год, когда она замечала в себе какие-либо следы того, другого существа, каким бы отдаленным оно ни было. Она послушно отвечала на его вопросы, но они не принесли никакого прорыва. Затем Лунджа и Неда отвели ее в маленькую каюту на корме и задали другие вопросы, унизительные вопросы о Грейсане Фулбриче. Предполагалось, что строителем стены мог быть сам Арунис, а Грейсан — инструмент, который он использовал, чтобы установить ее на место. Но Рамачни сказал, что для этого потребовалась бы некоторая сила, и что Таша ее почувствовала бы — если бы сильно не отвлеклась. Были ли такие моменты? Вся пунцово-красная, Таша призналась, что были: два раза, прежде чем ее подозрения в отношении Фулбрича обострились. Нет, она не позволила ему зайти слишком далеко. Но да, помоги ей Рин, она была отвлечена, не замечая ничего, кроме его поцелуев, его рук.

Тихий звук с палубы наверху. Кто-то ее ждал: Герцил, Пазел, Неда или Нипс. Ждал и надеялся: быть может она — наконец-то! — нашла ключ? Таша закрыла глаза. Еще один день разочарования. Еще один день, когда они будут ее подбадривать и согревать, приветствовать ее борьбу.

Она повернулась и нырнула под бушприт, ухватилась за поручень и подтянулась на высоту верхней палубы. И застыла.

В нескольких ярдах от нее лежала неуклюжая коричневая птица. Пеликан. Он лежал на боку, один черный глаз был устремлен в небо. Было так тихо, что Таша испугалась, что птица мертва.

Она перелезла через поручни. Нолсиндар и несколько длому также заметили птицу. Они с удивлением уставились на нее, и Таша внезапно поняла, что не видела ни одного пеликана к югу от Правящего Моря. Длому стали красться к птице, но, когда Нолсиндар увидела Ташу, она махнула им, чтобы они не двигались. Таша подошла еще ближе. На крыле пеликана дернулся мускул, но в остальном он не шевелился.

Таша опустилась на колени. Пеликан дышал, но и только; его глаз начал стекленеть. Момент казался нереальным и в то же время абсолютно жизненно важным: она стояла на коленях рядом с птицей, а птица была полумертвой от усталости, и судьба всей их борьбы была в этом угасающем глазу. Она уставилась на него: зрачок ужасно пересох. Еще раз поддавшись порыву, она подышала на глаз и увидела на его поверхности туман от своего дыхания.

Затем глаз моргнул. Две половинки желто-оранжевого клюва на мгновение раздвинулись, и раздался звук. Это не было похоже ни на какую птицу. Это был голос, громкий и глубокий, но чрезвычайно далекий, как эхо в далеком каньоне. Она не могла разобрать слов, но в звуке была потрясающая сложность, гром внутри грома, лава, кипящая в земле. И Таша поняла, что уже слышала этот голос раньше.

— Приведите Пазела, — сказала она вслух. — Кто-нибудь, приведите его, пожалуйста. И поторопитесь.

Пазел, должно быть, уже был в пути, потому что через несколько секунд они с Нипсом были рядом с ней. Таша взяла Пазела за руку и потянула его вниз.

Нипс с удивлением уставился на пеликана:

— Откуда он взялся? Он мертв?

Странный голос затихал. Таша опустила голову Пазела еще ниже:

— Послушай! Разве ты не слышишь?

Он напряг слух — и тут действительно услышал и в ужасе поднял глаза.

— В чем дело? — спросил Нипс. — Что здесь происходит, во имя Питфайра?

Таша только покачала головой.

— Приготовься, — это было все, что она смогла сказать.

Пазела трясло:

— О, кредек. Помогите мне, помогите мне. Боги.

Его губы шевелились. Таша понятия не имела, как помочь, поэтому обняла его, и Нипс обнял их обоих. Все трое склонились над пеликаном, как трио ведьм, но только Пазел был схвачен заклинанием. Его рот открывался и закрывался; язык извивался, лицо исказилось, и он яростно вцепился в них. Из его горла вырвался тихий скрежещущий звук.

— Что он делает? — воскликнул Нипс. — Это язык демонов? Тот, который он выучил в Лесу?

— Нет, — сказала Таша, — этот гораздо хуже.

Конвульсия поразила Пазела, как удар молнии, спазм был настолько сильным, что всех троих отбросило назад. Он брыкался и молотил руками, и Таша крикнула Нипсу, чтобы он держался.

Звук вырвался из груди Пазела, невероятный рев, который, казалось, поднял его своей