Молодильные яблоки - Дмитрий Мансуров

— В этом есть какая-то извращенная романтика, — кивнул библиотекарь. — Исковеркать копии глубокой старины!

— Тайком от окружающих, — добавил Мартин, — чтобы те уши не оторвали. В общем, чем бы дитя ни тешилось, лишь бы не плакало!

— Угу, — зловеще ухмыльнулась кукла. — Найти их и сделать так: чем бы дитя ни плакало, лишь бы не тешилось!

Поговорка подходила как нельзя более кстати: было вдвойне обидно, что хулиганы учинили расправу, и учинили ее до того, как мы прочитали книги.

— Никогда не встречал ничего подобного! — воскликнул Либрослав, рассматривая монеты (фишки, бирюльки) через увеличительное стекло у самой свечи. — Рельефность для наших мест нехарактерная. А полоски на ребре — дело поистине невозможное! Тонкая работа, люди так делать не умеют!

Меня же больше всего поразило то, что рисунки на обеих сторонах были абсолютно одинаковыми, а металл хоть и отливал привычным серебряным блеском, но был несравнимо легче.

— Уже умеют, — возразил я. Если не люди, то кто? Достопамятные зеленые человечки, один из которых мне половину сна под ногами мешался? — Вспомните, тот человек, что брал эти книги, говорил что-нибудь? Он, вообще, разговаривал, или был гением мимики и жеста?

— Разговаривал, — Либрослав перевернул монетку. — Спокойный голос, вполне обычный для наших мест говор, акцента нет. По всем признакам он местный.

— Может, не на того думаем? — предположил Мартин. Заинтригованный, он открывал книги одну за другой и обнаружил еще несколько монеток-фишек.

— Ненавижу таких людей! — в бессильной злобе вымолвил библиотекарь. — Поймаю, прикажу им заново переписать испорченные книги от корки до корки! Они у меня помрут, переписывая тексты каллиграфическим почерком!

— Господи боже! — воскликнул Мартин. — Это слишком жестоко!

Ему вспомнилось собственное обучение чистописанию. Немало сил и стараний он приложил, чтобы ради него предмет назвали коротким словом «писание». Пользоваться гусиным пером он толком не научился. Ошибок в словах не делал, но у его письма имелось фирменное отличие, по которому я с легкостью опознаю записи Мартина от всяких прочих: через две-три строчки стабильно располагались чернильные кляксы. Учитель чистописания со временем привык к ним и даже старался игнорировать, постоянно напоминая себе о сословии Мартина. Мне повезло меньше: как царевич, я был обязан обладать идеальным почерком. Сколько пота с меня сошло при обучении, страшно вспомнить, зато клякс в письмах давно не было.

— Думаешь, пожизненное заключение гуманнее? — возразил библиотекарь.

Мартин призадумался.

«Похоже, слухи о замуровывании писарей в старые времена могли иметь реальную основу!» — думал я, складывая изуродованные книги стопкой.

Анюта убрала куклу, прихватившую пару монеток на память, в котомку. Я и Мартин подхватили книги, Анюта тоже взяла остаток — две штуки. Библиотекарь собрал найденные монетки в кулак и пошел впереди нас, указывая дорогу в свой кабинет. Я нагрузился книгами так, что ничего не видел перед собой, кроме их корешков. Мартин нес точно такую же стопку, и нам приходилось ориентироваться на звуки шагов библиотекаря и подсказки Анюты. Мы могли отнести книги и за два раза, но, откровенно говоря, было лень. Анюта уже вовсю зевала, из-за этого и меня клонило в сон.

— Я думаю, именно тот человек испортил книги, — определился наконец Либрослав. — Он ничего не сказал о порванных страницах!

— Вы уверены? — возразил я. — Он мог искать другие материалы, и не факт, что вообще заметил отсутствие страничек.

— Пока я не опровергну свои же домыслы, он будет в числе подозреваемых

— А вы не помните, что было написано на порванных страницах?

— Нет. Зачем запоминать то, что уже записано? — Библиотекарь широко отворил дверь в кабинет. — Кроме того, я не в силах запомнить всё! Входите осторожно, стол находится прямо по курсу.

— Я помню! — отозвался я, делая несколько шагов и наклоняя голову в сторону, чтобы увидеть, куда иду. Промахнуться мимо стола я не мог, но рисковал врезаться в него и рассыпать тяжелые тома. Библиотекарь после этого меня живьем съест. Достанется и за себя и за того человека.

Оказалось, что я успел вплотную подойти к столу. Стоило сделать еще шаг, и я рисковал воплотить собственные опасения в жизнь.

Я сложил книги и помог Мартину, забрав у него половину стопки. Мышцы, освободившиеся от непривычной нагрузки, приятно расслабились. Мартин свалил оставшиеся книги рядом с моей кучей, и Анюта положила два томика сверху.

— Три десятка книг! — подсчитала она. Библиотекарь скрипнул зубами. — И все древние, вы заметили?

— Где я был, спрашивается, и почему ни один помощник не сказал ни слова? — сердито посетовал он, затем переложил монетки из кармана в кружку и поставил ее на полку.

В кабинет вошел рослый стражник, сверкающий роскошными рыжими усами, сделавшими бы честь даже царю.

«Опасная личность!» — привычно пронеслось в голове. Поговорка «рыжий, красный — человек опасный», в детстве отскакивавшая от зубов, как «Отче наш», не давала мне покоя: я никак не мог понять, в честь чего их сторонятся и опасаются? Лишь к пятнадцати годам узнал, что рыжие и красные являлись основой императорского войска, а их появление грозило крупными неприятностями. Неприятности всегда случаются, когда вооруженные до зубов отряды берут город-крепость в осаду.

Император сделал рыжих символом собственной удачи. Люди, прослышав о расправах, учиненных его войском, сдавались практически без боя. Слабонервные и вовсе поднимали белый флаг, едва завидев рыжеволосых у горизонта.

Сейчас-то мы знаем, что император оказался не столько жестоким, сколько веселым и находчивым: слухи о зверствах императорской армии были придуманы им самим. Его агенты заучивали их наизусть и болтали без умолку, пересказывая выученное на каждом углу. Слушатели пугались настолько, что моментально делились новостями с родными, соседями и знакомыми. По сути, император основал империю не огнем и мечом, а выразительным словом. И он был единственным, кто провернул подобный фокус: последующие поколения запомнили преподанный урок и на ужасающие истории реагировали намного спокойнее.

Не повезло только рыжим и красным: по сей день они служат в войсках. У них нет иного выбора: цвет волос поставил крест на других профессиях, и благодарить за это следовало хитроумного императора, почившего много столетий назад.

«Повеселился он славно, ничего не скажешь! — восхищался я, вспоминая легендарного правителя. — Сегодня таких завоевателей днем с огнем не сыскать!»

— Вызывали? — то ли спросил, то ли уточнил стражник.

Библиотекарь утвердительно кивнул и указал на стопку книг.

— Эти славные юноши обнаружили, что у нас побывал злодей, изуродовавший мировое достояние! — воскликнул он.

— Наказание будет соответственным! — пообещал стражник. — Как именно изуродовано данное достояние?