Амфитрион - Дмитрий Дикий

Il y avait toujours la guerre.

Merlin. Michel Rio[1]

Порой случается, что день не заладился вовсе. Как будто перечитываешь книгу, которую в детстве любил, и вдруг оказывается, что персонажи на самом деле ведут себя не с непринужденным изяществом, как привык думать, а криво, некрасиво и глупо.

Митя вздохнул и, перевернув страницу, зачем-то посмотрел через плечо в окно вагона. Там был все тот же унылый метротоннель, но Митя-то знал, что снаружи, на поверхности, стремительно набирала обороты московская ночь, с каждыми сутками жиревшая от приближения зимы, и это, на Митин взгляд, располагало к неспешным рефлексиям с уклоном в грусть.

– В самом деле, – пробормотал себе под нос наш герой, – что за времена года? Зима, зима, зима, потом немножко лета и опять зима. Когда зима, кажется, и уехал бы отсюда, особо не сожалея. На дворе двадцатый год третьего тысячелетия, а ничего не изменилось.

Побормотав немного, Митя устыдился слабости духа и вспомнил о работниках нефтяных приисков – или, как нынче говорят, месторождений – в Сибири. Только того и ждавший внутренний голос услужливо напомнил, как люди эти вахтовым методом, не жалея сил и здоровья, обеспечивают национальное богатство при температурах, и в лучшие-то времена не поднимающихся выше минус двадцати, а обычно предпочитающих ласково колебаться вокруг минус сорока. И хотя Митя не имел отношения ни к каким приискам, соображения внутреннего голоса немного помогли ему утолить острую жалость к себе. «Есть страны, между прочим, – прибавил он мысленно для закрепления эффекта, – где средняя продолжительность жизни не превышает тридцати лет, люди не знают, что будут есть на завтрак и не придется ли отбивать его у какой-нибудь гориллы».

Митины проблемы были обыденного свойства: его уволили, и, как для любого уважающего себя человека, эта новость стала для него серьезным ударом. Дело было так. Придя утром на работу в редакцию журнала, который мы назовем, скажем, «Солдаты гламура», Митя увидел, что за его компьютером по-хозяйски расположился незнакомец, оснащенный непривлекательно-склочной наружностью. Быстренько сориентировавшись в офисном пространстве по сторонам света и удостоверившись, что стоит перед своим столом, Митя решил выяснить причину оккупации.

– Здравствуйте, – начал он вопросительно. – Знаете, это вообще-то мое место.

Не меняя положения тела, оккупант повернул голову к Мите – совершенно как сова – и сказал неожиданным скрипучим баритоном:

– Ой, не знаю. Не знаю. А вы думаете, я сюда сам сел?

Митя задумался. И правда, судя по неподвижности незнакомцева туловища, можно было предположить, что его закрепили в кресле специальными шурупами, оставив лишь голову болтаться на длинной шее.

– Хм, сложно сказать, – смущенно проговорил Митя. – Кто же вас сюда водрузил?

– А Юрий Львович, – с отталкивающей готовностью ответил субъект. – Он и посадил. Вы пойдите, узнайте у него: мало ли.

Сочтя на этом свою социальную функцию выполненной, привинченный джентльмен отмотал голову обратно и принялся тупенько тыкать пальцами в клавиатуру.

Сердце Митино скакнуло. Юрием Львовичем звали главного редактора. Был он апоплексического склада человеком, коротенького роста, невоздержанным, скорым на расправу, и сотрудники старались не общаться с ним больше необходимого минимума, что того вполне устраивало. Пройдя несколько роковых шагов, Митя аккуратно постучал в хищно приотворенную дверь главного кабинета.

– Что? – отозвался кабинет и повторил, громко и с готовностью нервно: – Что?!

Митя сглотнул и отворил дверь. Юрий Львович сидел перед компьютером и истово жал на клавиши, будто делая бедному компьютеру прямой массаж сердца.

– Здравствуйте, Юрий Львович, – начал Митя.

– А, Митя, – ответил главред таким тоном, будто сию секунду уже объяснил Мите все, что мог, да не единожды. – Да. У меня для тебя, как говорится, плохие новости.

– Я сяду? – спросил Митя не совсем впопад, предварительно похолодев.

– Да думаю, нет надобности, – сокрушенно покачал головой Юрий Львович, глядя куда-то в окрестности корзины для бумаг, где вместо добропорядочного офисного мусора почему-то эпатировала посетителей пустая бутылка из-под молдавского коньяка.

Тут Митя подумал про себя нечто, приличнее всего передаваемое словами: «Ах ты, сволочь краснолысая!» Казалось бы, тут же ему и уйти, но вместо этого он стал малодушно мяться на месте и ловить взгляд Юрия Львовича, дабы вызвать его на более откровенный разговор. Через пару секунд стало очевидно: попытки тщетны. Митя принялся таращиться вниз. На углу начальничьего стола, как будто отодвинутая подальше от бумаг, лежала странная карточка – слишком большая для визитной и слишком маленькая для поздравительной. Карточка тяжело отливала разными цветами, будто сделанная из бензина. Было на ней что-то витиевато выписано, что Митя не разобрал.