Чай для призрака - Дарья Гущина

Парень вздрогнул и съёжился. Невысокий, сутулый, большеглазый. Мокрые отросшие волосы облепили впалые щёки. Но выбрит тщательно, отметила матушка. И руки чистые, и ногти. И одет небогато, но опрятно – светлая рубаха, тёмные штаны, вышитая тёплая безрукавка, кожаный пояс, новые ботинки. Следит за собой, насколько денег хватает.

–Чайку?– она поставила на стол чайник.

Посетитель снова вздрогнул и вытаращился на матушку.

–Чего смотришь как на привидение?– она улыбнулась.– Призрак-то здесь не я. А ты.

Парень посмотрел на свои руки – дрожащие, мерцающие голубым – и с молчаливой мольбой уставился на матушку Шанэ.

–На-ка,– она набросила на плечи парня одеяло,– укутайся. Согрейся. Можно-можно, не дёргайся. Ты же сидишь на стуле, не проваливаешься? Это мои чары, сынок. Особые семейные заклятья. Очень древние. Моя семья издавна общается с ребятами вроде тебя. Мы знаем, что с вами делать. Кутайся, говорю. Грейся. Сейчас чашку принесу.

Матушка вернулась к двери – там же, в коридорчике у лестницы, прятались полки с чашками, блюдцами и вкусностями. Подсластить горе – это обязательно.

Призрачный парень согрелся и быстро подсох. С одежды перестала течь вода, волосы завились в кудри, плечи расслабились. Матушка Шанэ принесла чашки и тарелку с пирожными, разлила чай.

–Угощайся, сынок. И не говори про деньги. Не надо. Ешь, пей, успокаивайся. А после захочешь – расскажешь, не захочешь – промолчишь. О том, что тебя убили, я и сама знаю.

Посетитель поперхнулся черничной корзинкой и просипел:

–Откуда?..

–Молодец,– похвалила она добродушно и села напротив.– Обычно первые слова призраков – да иди ты, старуха!.. Или молчание и кружка с чайником вдребезги. Или метания со стенаниями и рёвом. А ты, смотрю, воспитанный. Чем зарабатывал?

–Поэт я,– пробормотал парень, опустив голову.– Был… кажется…

–И чем кого обидел?– матушка Шанэ внимательно смотрела на призрака.– Гадости, что ль, писал? Высмеивал в стихах? Или девицу чужую завлёк сладкими песнями? За что убили-то?

Он фыркнул в чашку, одним глотком выпил чай и скривился:

–Не знаю, мать. Не спрашивай…те. Не знаю.

–Можно на ты, можно,– хозяйка чайной улыбчиво кивнула.– А о чём же писал?

–О городе,– парень смущённо пожал плечами.– О наших колдовских реках. О природе. Мои стихи не очень ценились. Но иногда просили поздравления сочинить – тем и жил. Жил…

–Ну-ну, нос не вешай,– подбодрила матушка Шанэ.– Ну да, умер. Считай, отмучился. Разберёмся с убийцей – и уйдёшь в одну из наших рек, чтобы очиститься и вернуться в новую жизнь. Которая из рек тебе родная, а? Тягучая, Говорливая, Кипучая, Чёрная?..

–Лунная,– он опустил заблестевшие глаза.– У неё я и…– поправил одеяло, посмотрел на свои руки, набрался духу и твёрдо сказал:– Не было убийства, мать. Не спал я несколько ночей толком, вдохновение мучило. Я у Лунной сутки напролёт сиживал. Люблю, знаешь, тот мост со спуском на середину реки. Люблю у самой воды на ступеньках посидеть. Уснул, поди. И всё.

–Нет-нет-нет,– матушка строго нахмурилась.– Нет, сынок. Умерших в покое реки сразу забирают. Лишь один раз за тридцать лет ко мне забрёл спокойный – дряхлый дед со слабоумием и беспамятством. Он, понимаешь ли, умер от старости – и тут же по привычке забыл, что умер. Еле-еле в реку спровадила. Никак не мог вспомнить, которая река его. Все остальные – невинно убиенные, заблудившиеся во сне, самоубийцы… А мой огонёк видят лишь убитые. И после полуночи приходят на его зов и свет. Совсем ничего не помнишь, да?

Парень покачал головой и удивлённо уставился в чашку. Та наполнилась чаем сама собой, и сразу же запахло коричной мятой.

–Пей,– матушка Шанэ улыбнулась.– Чая будет столько, сколько надо. И такого, какой тебе нужен. Напьёшься – прогуляемся.

–Куда?– изумился призрак.

–К Лунной для начала,– она поправила выбившийся из пучка чёрный с проседью завиток.– А там видно будет. Пей, говорю. Не брошу я тебя, горемычного. Звать-то как?

–Дьёр,– парень поспешно встал и поклонился.

–А меня зови матушка Шанэ. Угощайся. А я пока за плащом схожу да переобуюсь.

* * *

Душедарительницы – так ласково назвали реки на Севере. Семь рек брали начало где-то в горах, вечных льдах, пересекали Северные земли и, упираясь в Южные горы, сливались у их подножия в огромное озеро. И во что верили в заозёрном Приграничье и за горами, откуда брались приграничные и южные души, северян не волновало. Лишь бы чужаки, поселяясь среди них, не насмехались над верой в реки и хоть иногда делали вид, что тоже верят.

Исстари северяне знали, что именно реки дарят человеку душу и после забирают обратно. И у каждого с рождения была своя река-покровительница. Она не только наполняла силой, но и определяла характер и род занятий.

Так, река Говорливая порождала души людей болтливых и неуёмных, чаще всего работающих в торговле.

Река Кипучая – людей энергичных и отважных, отчаянных исследователей и непоседливых путешественников.

Река Чёрная – колдунов: сугрюмым нравом и тройным дном, но сведущих в колдовстве и особенно полезных на службе городу. А заодно и травников, и служителей храмов Семи рек.

Река Тягучая – людей основательных, неторопливых, хороших управленцев.

Река Глубокая – людей умных, мудрых, склонных к наукам.

Река Мелкая – людей спокойных и без больших стремлений. Хозяйственных и любящих похозяйничать, буде то огороды, лодочное дело, кухня чайной или свой дом, полный детворы.

А Лунная – река мечтателей, творчества и вдохновения.

Каждого ребёнка родители, даже обитающие далеко от Семиречья, обязательно привозили в город, дабы показать рекам. Лишь здесь семь волшебных рек сплетались в причудливую сеть, да и находился город в центральной части Севера. И дитя обязательно находило свою покровительницу: несёшь мимо чужих – плачет, подносишь к родной – смеётся, ручки тянет. И, конечно, водой сбрызнуть после, чтобы река силу дала, а потом – в храм на поклон.

Город-тысячи-островов – так ещё называли Семиречье, ибо островов было много. Очень много. Но, конечно, не тысяча. Местные жители знали, что в обычное время их не больше трёхсот, включая самые мелкие, едва из воды видимые, а годных для заселения хотя бы одним человеком – ровно девяносто три. Лишь по весне, когда реки разливались, количество островов менялось. Но – приезжие, что с них взять? Увидели, что много, и сразу решили, что тысяча.

И сейчас матушка Шанэ и Дьёр спешили с Третьего острова, что лежал на перекрестье рек Глубокой и Тягучей, к Девятому острову, где начинались удобные набережные и мосты через Лунную.

–И охота тебе, мать, бегать ночью по островам?– ворчал призрак, но за его брюзжанием слышалось смущение.

Вытаскивать пожилую женщину из уютного кресла, заставлять менять плед на плащ, а тапки на сапоги, и бежать куда-то под холодной моросью – это же ненормально.