Последняя сказка цветочной невесты - Рошани Чокши

Ознакомительный фрагментнапиток ему в лицо. Наши взгляды встретились через зал. Она осушила бокал одним глотком, вместе с бриллиантом. А потом вызывающе вздёрнула подбородок, и её взгляд был полон отвратительного узнавания: «Ты – голодная добыча. Как и я».

Я хорошо это скрывал, но она была права: я всегда был голоден. Один миг либо безумия, либо тайны воплотил мою жизнь. И с тех самых пор я искал доказательства невозможного и посвятил всю жизнь выкармливанию этой страсти.

Веером я разложил страницы на мраморном столе, изучая свои записи для выступления на следующей неделе, посвящённого мифу о Мелюзине. На распечатке передо мной была изображена Мелюзина со спутанными волосами до пояса, крыльями летучей мыши и свёрнутым кольцами змеиным хвостом. Её руки были стиснуты в тихом ужасе, словно она цеплялась за последние осколки благородного изумления, прежде чем покинуть своего мужа за его предательство.

Мелюзина была известна благодаря труду Жана д'Арраса четырнадцатого века. В зависимости от первоисточника, она была кем-то вроде русалки или сирены. Однажды на лесной поляне её встретил дворянин и умолял выйти за него замуж. Мелюзина согласилась, но при одном условии: он никогда не станет подглядывать за ней, когда она купается. Дворянин согласился, и некоторое время они были счастливы. Но в конце концов его стало переполнять любопытство, и однажды он подглядел за супругой, когда та купалась, увидел её истинную природу и потерял её навсегда.

Меня всегда завораживали эти не вполне женщины – сирены или русалки, киннары или селки. Мир, казалось, не мог решить, проклинать их, желать или прославлять. Они были прокляты как напоминание о похоти, и тем не менее Дом Люксембургов с энтузиазмом заявлял о своём происхождении от противоестественной родственной линии с Мелюзиной, а в часовне одиннадцатого века, расположенной в Даремском замке, жила русалка, вырезанная из камня. Сотни лет назад какой-нибудь язычник, возможно, зашёл в эту часовню, чтобы спрятаться от холода, и увидел в этой резьбе знак. Своего рода пароль, что даже в этом странном месте и странной религии заключено что-то знакомое… Даже если создание – сам дьявол.

– Сэр?

Я поднял взгляд, готовый признать перед официанткой поражение и уйти, когда увидел, что она держит поднос с двумя напитками. Женщина протянула мне конверт:

– Подарок от другого гостя.

Напитки выглядели одинаковыми – виски цвета тёмного янтаря с идеальной сферой льда. Я открыл письмо.

«Напиток слева наполнит ваш желудок до конца дней, но тогда вы сможете говорить только правду.

Напиток справа вызовет в вас голод пуще прежнего, но отшлифует каждую ложь, что сорвётся с ваших уст».

Я окинул взглядом зал, почувствовал странное щекочущее жжение, поднимавшееся от основания черепа. И прежде чем потянулся к бокалу справа, я представил, как языка касается колдовской напиток. И глотнул. На вкус виски был словно раскалённый нож – обжигающий, металлический.

А через несколько мгновений я услышал тихий смех. Повернулся на стуле и тогда впервые увидел Индиго Максвелл-Кастеньяду. И это оказался не мужчина – женщина.

Она стояла, прислонившись к стене, в каком-то десятке футов от меня, облачённая в платье-футляр из гофрированного тёмно-синего шёлка, которое словно обливало её фигуру. На её шее и в ушах поблёскивали сапфиры. На запястьях сверкало серебро.

Она двигалась легко. Я бы сказал, нежно и спокойно, словно олениха сквозь снег. Но грация Индиго была сдержанной, выверенной, словно она знала, что люди вроде неё могут подчинить мир под ногами, и не хотела ранить его ещё сильнее.

На первый взгляд Индиго была привлекательной. Она не казалась потрясающей, пока не присмотришься, не заметишь, как она держит себя, или точнее – как её держал сам свет. Словно она была драгоценностью. Её кожа отливала тёмной бронзой, глаза были большими, тёмными, нос – чуть курносым, а изгиб губ казался необычным – нижняя губа была не такой полной, как верхняя. Эта асимметрия завораживала меня.

Она подошла к моему столику, заняла стул напротив и провозгласила:

– Я – Индиго, а вы предпочли остаться голодным. – Голос у неё был низким, богатым интонациями. Меня постигла восхитительно абсурдная мысль, что каждый слог был пропитан ониксом и аккордами музыки. – Почему?

– Выбирая между двумя вариантами, я, возможно, не проживу долго без еды, но не смогу жить без иного.

Она улыбнулась.

Некоторые люди похожи на порталы, и когда узнаёшь их, мир кажется шире. В присутствии Индиго горизонты моего мира расширились. Стали ярче. Было в ней нечто такое, что заставляло взгляд задержаться. Дело было даже не в её красоте – она словно накладывалась поверх зала, как мираж, который вот-вот исчезнет, стоит только отвернуться.

– А что бы вы посоветовали выпить мне? – спросила она.

Эта лёгкость, этот обмен пустяковыми фразами с Индиго Максвелл-Кастеньядой просто не мог быть реальным. И потому я сказал откуда-то из глубин собственного неверия, по прихоти:

– Я надеялся, они могут подать нам нечто менее человеческое. Возможно, амброзию, если у них найдётся.

– Её так тяжело найти?

– Трудновато. Древние индусы полагали, что она водится на дне океана с космическим молоком.

– Море слишком далеко, – сказала Индиго с мелодичным вздохом, который я почувствовал кожей. – Может быть, жидкое золото? Или это не слишком вкусно?

– Диана де Пуатье, знаменитая фаворитка Генриха Второго, пила золото, чтобы сохранить юность.

– Сработало?

– Предполагается, что от этого она и умерла, а значит, в самом деле не постарела.

Индиго рассмеялась. Я уловил аромат её духов. Кажется, она должна была пахнуть амброй и цветущим в полночь жасмином, но её духи были по-юношески милыми, с нотками аромата синтетического сладкого зелёного яблока, который ассоциировался у меня со старшеклассницами. На Индиго этот запах казался прикрытием, словно волк втирал овечий жир в свой мех в целях маскировки.

Она прищёлкнула пальцами, и появился официант с двумя бокалами шампанского.

– За надежду, – проговорила Индиго, чокнувшись со мной бокалом. – И за все те прекрасные способы, помогающие забыть о её фатальности. – Спустя глоток она посмотрела на меня поверх бокала. – Вы разве не испытываете голод?

Изголодавшаяся часть меня содрогнулась.

– Всегда.

– Хорошо, – отозвалась Индиго.

Нам понесли блюда – баночки с икрой в серебряных чашах, наполненных льдом; перепелов, тушенных в гранатовой патоке и вине; каре ягнёнка, настолько сочное, что мясо без труда соскальзывало с костей.

Индиго не упоминала о моей просьбе взглянуть на гримуар из её личной коллекции. Вместо этого она начала с вопросов, какой, на мой взгляд, будет на вкус вечность, в каком сезоне мне бы хотелось прожить десять лет и почему. Если я начинал говорить о своей жизни,