Инструктор ОМСБОН - Михаил Гуткин

Сначала я дозвонилась в НКВД. Товарищ Цанава оказался на месте и уже был в курсе. Понятное дело, что пограничники доложили. Он обещал прибыть к указанному времени, после чего переключил меня на дежурного НКВД, чтобы я получила у того новые номера телефонов. НКВД тоже перебирается на запасную площадку.

А вот с товарищем Пономаренко вышла небольшая заминка. Он ночевал дома, а по телефону мне отказались дать его домашний номер. Ладно, я продиктовала дежурному ЦК мой номер и сказала, что если в течение десяти минут со мной не свяжется Пантелеймон Кондратьевич, то дежурному придется давать объяснения в НКВД. Не знаю, насколько подействовали мои угрозы, но Пономаренко позвонил мне минуты через три. Я все доложила и, подумав, добавила, что, по моим расчетам, через час или полтора можно ожидать первую бомбежку города. Я четко расслышала, как охнул на другом конце провода Пономаренко. Он вежливо со мной попрощался, пообещав, что обязательно прибудет на совещание. Интересно, а у ЦК Белоруссии есть запасное здание для работы? Если нет, то недолго им работать. Немцы наверняка знают, где в Минске сидит советская власть, и, без сомнения, это здание есть в полетном задании какого-нибудь бомбардировщика. Но это уже была головная боль товарища Пономаренко.

Потом я вспомнила разговор с Жуковым, который состоялся почти сразу после этих телефонных звонков. Я тогда вошла в комнату и только хотела доложить о выполнении задания, как Жуков просто махнул рукой. Он пару раз прошел по комнате из угла в угол. Остановился около стола, помассировал затылок. Короче, явно тянул время, не зная, что сказать, что было очень странно и на Жукова совершенно не похоже. Наконец, он решился:

– Товарищ Северова, когда я просил прикомандировать вас ко мне, пообещал товарищу Берии, что вы будете со мной работать до начала боевых действий, то есть до начала войны. А потом я вас отпущу. Теперь война началась, и я не имею права вас больше удерживать при своем штабе. Вы можете вернуться в свой наркомат.

Тут Жуков прервался, еще несколько раз прошелся по комнате и вдруг неожиданно заявил:

– Но я просил бы вас еще некоторое время поработать у меня. По крайней мере, до того момента, когда ситуация хотя бы немного прояснится. Если вы согласны, то с товарищем Берией я договорюсь. Обещаю теперь уже лично вам, что по вашему первому требованию я вас отпущу.

Да, задал мне товарищ Жуков задачу, практически не оставив времени на размышления. Впрочем, о чем тут думать? Сейчас по всей стране суматоха и бардак. Пока положение не определится и хоть как-то не стабилизируется, мне дергаться совершенно нет смысла. Куда мне нестись в поисках мужа? А никуда. Он сам наверняка не знает, где окажется в ближайшие несколько часов, не говоря уже о днях и неделях. Мы можем разминуться во встречных автомобилях и об этом не узнать. Я сейчас нахожусь в той части Минской области, куда даже бомбы, наверное, падать не будут, а Вася уже в самом пекле. Вот когда появится некоторая определенность с расположением советских и немецких войск, тогда и отправлюсь на поиски мужа с учетом наших с ним договоренностей о контрольных точках. А пока, если у товарища Берии нет для меня конкретного задания, надо действительно оставаться здесь.

– Товарищ генерал армии, разрешите, я свяжусь с товарищем Берией и доложу. Если он не будет возражать, то пока останусь при вас. Но прошу вас помнить про ваше обещание.

– Я свои обещания никогда не забываю, – даже с некоторой обидой заявил Жуков. Потом показал на телефон правительственной связи: – Звоните прямо отсюда.

Я дозвонилась до Берии и обо всем ему доложила. Как и можно было предположить, возражений у него не было. Мне даже показалось, что в словах, точнее, в интонациях Берии присутствовало какое-то внутреннее удовлетворение. Наверное, он предвидел возможность такого развития событий: продление, так сказать, срока аренды. Но в самом конце разговора Берия неожиданно предложил мне запомнить кодовую фразу.

– Если вы, товарищ Северова, назовете эту фразу начальнику особого отдела любой дивизии, то он в кратчайший срок свяжет вас со мной или в крайнем случае с майором Трофимовым. Желаю удачи.

Тут мои воспоминания снова прервались, так как машину опять здорово тряхнуло. Я, в конце концов, не выдержала, и наша с майором критика состояния дороги прозвучала уже дуэтом. Но оценку дорожного покрытия пришлось неожиданно прекратить, так как мы услышали гудение самолетов.

Очередной налет. Опыт у нас уже имелся. Леша моментально приткнул машину к какому-то дереву, чтобы она не отсвечивала, и мы все дружно рванули в ближайшие воронки, уже радуясь, что их более чем достаточно. Ну вот, теперь ближайший час буду продолжать вспоминать, «уютно» скорчившись на дне ямины. Скатываясь в нее, я как следует приложилась правым боком и сейчас лежала, шипя от боли и злобы на наших летчиков, которые никак не могут достойно противостоять немцам. Мало того, что не могут. Их сбивают в больших количествах. Страшно сказать, но за первую неделю наш Западный фронт потерял более шестисот самолетов. Почти по сто самолетов в день. А немецких сбито всего около трех с половиной сотен. Это почти вдвое меньше. Правда, справедливости ради нужно отметить, что основные потери в авиации мы понесли в два первых дня боев: примерно по двести самолетов в день, причем в основном это были бомбардировщики.

Случайно я поучаствовала в разносе, который устроил товарищ Жуков командующему авиацией Западного фронта генерал-майору Копцу. Я была с докладом у товарища Жукова, когда к нему в комнату вошел генерал Копец. При виде генерала товарищ Жуков неожиданно обратился ко мне:

– Скажите, товарищ Северова, чем бомбардировщик отличается от истребителя?

Я просто ошалела от такого вопроса и пробормотала, что бомбардировщик должен бомбить на земле какие-нибудь объекты, а истребитель должен сбивать самолеты противника. Жуков кивнул, соглашаясь, и задал второй вопрос:

– А в воздушном бою кто кого собьет?

– Так очевидно же, товарищ генерал армии, что истребитель собьет бомбардировщик.

– Вот видите, товарищ Копец, – обратился Жуков к Копцу, – даже лейтенант госбезопасности знает, что в воздухе у бомбардировщика почти нет шансов против истребителя. Так почему же вы посылаете бомбардировщики на задания без прикрытия истребительной авиацией?

Копец покраснел, глаза у него сделались какие-то шальные, и он еле выдавил из себя:

– Виноват, товарищ генерал армии.

Тут Жуков завелся и, не обращая на мое присутствие никакого внимания, заорал:

– Таким командованием ты же меня через пару дней оставишь вообще без бомбардировочной авиации![1]Да и истребители у тебя хреновые – то и дело их сбивают!