Надежда после жизни - Рина Кумихо

* * *

По моим подсчетам, я иду уже несколько часов. Солнце садится за горизонт, окрашивая все в новые цвета. Я опускаюсь около одного дерева и, прислонившись, закрывая на секунду глаза. Выносливость у меня есть, но все-таки я человек, хоть и наполовину.

Мне хватает десяти минут, чтобы вновь быть в форме — бонус от того, что ты — хладная.

Я знаю куда идти. Единственное направление, куда мне запрещено ходить — к стене.

По моим подсчетам, к ней я должна добраться уже затемно. И это мне на руку. Может удастся провернуть все особых проблем.

Мои подсчеты верны. К ночи я добираюсь к стене. Она в нескольких сотнях метров от меня. Я на окраине леса. Дальше начинается песчаное поле, что изрезано от засухи. На нем ничего нет. Оно для обзора. Но я знаю секрет. Отец проговорился про него, когда рассказывал какая храбрая была мать, когда он ее похитил из гетто.

Я еще раз кидаю взгляд на стену и поворачиваюсь назад, уходя в сторону. Там тот затопленный туннель, что заброшен и подходит к самой стене, не давая увидеть тебя. Единственное, чего я боюсь, так это того, что брешь в стене заделали качественно, а не прикрыли листом железа, выкрашенного под бетон.

Стоя перед колодцем, куда нужно будет нырять, я оттягиваю этот момент, проверяя лямки на рюкзаке. Что ж… надо пробовать. Я должна продержаться под водой.

Я погружаюсь в воду; всплески вокруг.

Плыву вперед, задерживая дыхание, руки работают быстро. Я задеваю локтем какой-то старый ржавый крюк, что торчит с левой стороны. Мой рукав куртки окрашивается красным цветом, но в мутной воде он больше похож на коричнево-болотный. Я застываю на секунду, но надо двигаться дальше. И я не обращаю на рану внимание, а плыву дальше. Просвет. Я вижу его; мое дыхание уже на пределе. Движения становятся частыми.

Выныриваю и жадно вдыхаю воздух в свои легкие, отплевываясь водой. Мои волосы прилипают к шее, делаясь жалким мышиным хвостиком.

Я подтягиваюсь и усаживаюсь на край колодца. Мои ноги все еще в воде, куртка становится невыносимо тяжелой. Мне приходится снять ее; я встряхиваю ее. Рюкзак лежит здесь же, он рядом со мной.

Немного обсушившись, я приглядываюсь к стене. Она огромна и стремится в высь. Я вижу как она тонет в небе. Я прикасаюсь рукой к нагретой на солнце толще, исследуя ее. Находится и брешь, которую так и не заделали. А зачем? Хладные истреблены и нет угрозы из вне, чтобы следить за стеной. Она уже как дань мощи совету мэров семи округов.

Я отворачиваю край железного листа. Он со скрипом отъезжает, открывая мне неровный и рваный проход внутрь. Туда, куда я так стремлюсь.

Сомнений нет ни на секунду. Я делаю первый шаг и мое сердце заходится в частом стуке. Я кладу руку на грудь, чтобы успокоиться. Пытаюсь выровнять дыхание. С трудом, но это получается. Я шагаю вперед.

Проход занимает несколько метров. Толщина стен поражает. Стена — это мощь.

Наконец-то, конец. Я выхожу в какую-то низину, где все давным-давно заросло кустарником и вековыми деревьями. Их сильные толстые ветки склоняются прямо к земле, создавая под собой что-то вроде укрытия. Здесь можно укрыться. Я делаю себе мысленную пометку. Так… на всякий случай. Отец научил меня просчитывать наперед возможные исходы своих решений и я готова отвечать за их последствия.

Надеваю мокрый рюкзак на спину, а куртку скручиваю и стараюсь выжать посильнее. Я здесь. Когда-то тут была и моя мама с отцом, только идя в обратном направлении. Меня охватывает волнение, которое я не испытывала ранее.

Надо двигаться.

Из рассказов отца, я знаю, что семья мамы жила недалеко от стены. Они были из рабочего района. Не самое защищаемое место в гетто. Значит и добраться незамеченной будет гораздо проще. Поднимаюсь по склону, видя уже старые завалы покрышек и пробитых железных бочек, которые уже никому не нужны. Все здесь пахнет старьем и ненужностью. Все покрыто пылью. Люди тоже ходят тенью, что сливаются со всем серым пейзажем этого места. Я уже вижу парочку парней, которые неспешно идут по улице, не торопясь. Весь их вид говорит о пофигистичности. Их освещают редкие фонари, что установлены по тротуару. Они выглядят на двадцать лет или чуть больше. Я наблюдаю за ними из-за старой машины; у нее выбиты стекла и фары, помят бампер.

Парни о чем-то переговариваются и громко смеются. Девушек на улице не видно. Я помню про рассказ отца о запрете для девушек выходить после комендантского часа. Неужели, он все еще действует? Ради чего все еще запирать девушек и подчинять своей воли? Кто-то явно наслаждается этим…

Они скрываются за углом двухэтажного старого домика. Темнота укутывает их. Я решаюсь выйти, скрываясь от фонарей и их света.

Дом моей матери должен быть в конце улицы. Я же сейчас нахожусь рядом со зданием на котором написано «Больница». Но в ней не горит свет. Она заброшена и ее окна заколочены досками. Где же лечат всех, кто живет здесь?

Мне все меньше и меньше нравится это место.

Перебежками я пересекаю дорогу и скрываюсь в тени дома, что находится рядом. Уже через пять минут я достигаю цели — дом моей мамы, где она выросла и где жила. Я с жадностью разглядываю его, впитывая каждую его деталь. Мне он нравится, пусть он старый и давно требует ремонта.

Дом минимум требует покраски и замены старых досок. Окна хлипкие и держаться на честном слове. Я хочу подойти ближе, но мне мешает свет, что вспыхивает в коридоре. Кто-то планирует выйти на улицу в такой час?

Я скрываюсь в кустарнике. Наблюдаю.

На крыльцо выходит старая женщина. Она вся в морщинах и ее руки трясутся. Она измождена и сгорблена. Я бы не смогла определить сколько ей лет.

Ее темно-каштановые волосы с проседью убраны в шишку. Он просто стоит на крыльце и вглядывается вдаль. Мимо меня. Поверх моей головы. Она словно в трансе. Она смотрит в сторону откуда я пришла. На стену. Или, может быть, она пытается разглядеть что-то за ней?

Неужели… это моя бабушка?

На глаза наворачиваются слезы. Она может быть той, кто растил и видел мою мать, кто может обнять меня и приласкать, когда мне будет одиноко или мой разум захватит бессонница. Я беззвучно открываю рот и тут же по моим щекам бегут непрошеные слезы.

Надо выйти к ней? Признаться ей кто я?

Если я останусь здесь и не решусь, то вся моя вылазка и опасное путешествие напрасны. Надо решиться.

Я выхожу из своего убежища. Пока женщина меня не замечает, но она напрягается и начинает вглядываться в темноту. Через секунду она замечает меня и ее глаза округляются. Она протягивает ко мне руки и спускается по лестнице вниз на дорожку.

— Ты… — произносит она. Я таю дыхание в ожидании ее продолжения слов. Но она молчит. И вновь становится отрешенной. — Простите, вы что-то хотели? Вы заблудились? К кому вы приехали?

— Я…

— Просто, видно, что вы не из этих мест. Вы из центра или из торгового района? Вы же знаете, что нельзя находится в это время на улице, — качает головой она; ее глаза глядят на меня, по-отечески, осуждающе. — Так к кому вы?