Магия безумия - А. Г. Говард

Я достала фиолетовую брошюрку, которую раздали всем девочкам в третьем классе. Она помялась, потому что все это время лежала в ящике комода, под носками.

После неловкой паузы папа страшно покраснел.

– А. Так вот почему…

Он вдруг с преувеличенным вниманием принялся разглядывать цветные наживки для морской рыбалки. Папа то ли смутился, то ли встревожился, а может быть, то и другое, поскольку в радиусе пятисот миль от города Плезенс, штат Техас, не было никакого моря.

– Ты ведь понимаешь, что это значит, да? – спросила я. – Элисон снова будет говорить со мной о половой зрелости.

Теперь у папы покраснело не только лицо, но еще и уши. Он перевернул страницу, тупо глядя на картинки.

– Ну, кто же лучше лучше мамы расскажет тебе про птичек и пчелок. Правда?

Внутренний голос ответил: «Сами пчелки, очевидно».

Я кашлянула.

– Нет, папа. Она не про это будет говорить, а про всякие странные штуки. Типа: «Ничего не поделаешь, ты, как и я, не сумеешь заглушить голоса, и зачем только твоя прапрапра залезла в кроличью нору». И так далее.

Не важно, что Элисон, в конце концов, могла оказаться права насчет голосов. Я не была готова признаться в этом папе. Или самой себе.

Он сидел неподвижно, как будто воздух из кондиционера его заморозил.

А я изучала перекрещивающиеся шрамы у себя на ладонях. Мы с ним оба знали: проблема не в том, что Элисон могла сказать, а в том, что она могла сделать. Если случится очередной приступ, на нее наденут смирительную рубашку.

Я давным-давно узнала, почему она называется смирительной. Лучше было бы назвать ее душительной. Она такая тугая, что кровь останавливается и руки немеют. Такая тугая, что от нее невозможно избавиться, кричи не кричи. Такая тугая, что у родных человека, на которого ее надели, замирают сердца.

Я почувствовала, как подступили слезы.

– Слушай, папа, у меня был очень поганый день. Пожалуйста, давай не поедем сегодня. Ради исключения.

Папа вздохнул.

– Я позвоню в лечебницу и предупрежу, что мы навестим маму завтра. Но все-таки тебе надо с ней поговорить. Ты же понимаешь, что для нее это важно? Не терять с тобой связи.

Я кивнула. Пускай мне придется сказать Элисон, что я стала женщиной, но ведь не обязательно говорить, что я стала такой же, как она.

Поддев пальцем ярко-розовый шарф, повязанный поверх джинсовых шортов, я уставилась себе на ноги. В покрытых розовым лаком ногтях отражался вечерний свет, лившийся из окна. Розовый всегда был любимым цветом Элисон. Поэтому я его и носила.

– Папа, – проговорила я чуть слышно, только чтобы он услышал. – А вдруг Элисон права? Я сегодня кое-что заметила. Кое-что… странное. Я ненормальная.

– Ты нормальная, – ответил он, усмехнувшись, совсем как Элвис Пресли. Когда-то папа рассказал мне, что именно эта ухмылка помогла ему покорить Элисон. Но лично я думаю, что причиной тому стали его доброта и чувство юмора, ведь именно благодаря им я держалась и не рыдала каждую ночь, когда Элисон впервые отправили в лечебницу.

Скатав журнал в трубку, папа засунул его в щель между сиденьем и подлокотником кресла. Он встал и, возвышаясь надо мной (шесть футов один дюйм), ласково постукал пальцем по ямочке на моем подбородке. Это единственная наша с ним общая черта, в остальном я похожа на Элисон.

– Послушай, Алисса Виктория Гарднер. Нормальность – вещь субъективная. Не позволяй никому внушать тебе, что ты какая-то не такая. Потому что для меня ты абсолютно нормальная. А мое мнение – это самое главное. Поняла?

– Да, – шепотом ответила я.

– Хорошо.

Он сильными теплыми пальцами сжал мое плечо.

К сожалению, подергивание левого глаза его выдало. Папа волновался – а ведь он и половины не знал.

Ночью я ворочалась и металась в постели. А когда наконец заснула, мне впервые приснился Алисин кошмар – и с тех пор он преследовал меня во сне.

Я бреду по шахматной доске в Стране Чудес, спотыкаясь о неровные грани клеток. Только я – это не я. Во сне я – Алиса, в синем платьице и кружевном переднике. Мне нужно скрыться от тиканья карманных часов Белого Кролика. Он выглядит так, словно его заживо освежевали – не считая ушей.

Червонная Королева приказала, чтобы мне отрубили голову и засунули ее в банку с формальдегидом. Я украла королевский меч и пустилась в бега. Надо найти Гусеницу и Чеширского кота. Они – мои единственные друзья и союзники.

Погрузившись в лес, я рублю мечом ветки, которые свисают, заслоняя путь. Из земли выскакивает колючий терновник. Шипы цепляются за передник, раздирают кожу, точно жестокие когти.

Повсюду, как башни, возвышаются древовидные одуванчики. Я – не больше сверчка, как и все остальные.

Наверное, мы что-то такое съели…

За спиной, совсем рядом, часы Белого Кролика начинают тикать громче. Их слышно даже сквозь шаги тысяч марширующих солдат – игральных карт. Задыхаясь в облаке пыли, я вбегаю на поляну, где высятся грибы со шляпками размером с колесо грузовика. Дальше бежать некуда.

Один взгляд на самый большой гриб – у меня сжимается сердце. Место, где некогда сидела Гусеница, предлагая совет и дружбу, сплошь опутано густой белой паутиной. Что-то движется в середине, к тонкому кокону изнутри прижимается чье-то лицо, ровно настолько, чтобы я могла разглядеть очертания, но никаких конкретных деталей. Я подхожу ближе, отчаянно желая понять, кто или что там прячется… но тут в воздухе повисает улыбка Чеширского кота. Кот кричит, что потерял тело, и я отвлекаюсь…

Карточная армия приближается. В следующее мгновение меня окружают. Я швыряю меч, сама не зная куда, но Червонная Королева выступает вперед и перехватывает его в воздухе. Упав на колени, я молю о пощаде.

Все напрасно. У карт нет ушей. А у меня больше нет головы.

***

Покрыв звездную мозаику из пауков защитной тканью, я, пока гипс сохнет, наскоро перекусываю и отправляюсь в подземный городской скейтпарк, чтобы убить время, прежде чем поехать в лечебницу.

Там, в полумраке, я всегда чувствую себя как дома. Скейтпарк находится в старом, заброшенном соляном куполе, огромной подземной пещере с потолком, который местами достигает высоты сорока восьми футов. Прежде чем это место превратили в скейтпарк, здесь хранили разное барахло с военной базы.

Новые хозяева убрали традиционное освещение и, немного поэкспериментировав с флуоресцентной краской и черными лампами, превратили соляной купол в мечту любого подростка – темную, атмосферно-ультрафиолетовую спортивную площадку со скейтпарком, светящимся в темноте мини-гольфом, галереей игровых автоматов и кафе.

Гигантская бетонная чаша для скейтбордистов, выкрашенная неоновой краской цвета лайма, напоминает зеленый маяк. Все скейтеры должны подписать отказ от претензий и приклеить на доску оранжевую флуоресцентную ленту-липучку, чтобы не столкнуться в темноте. Издалека мы выглядим так, как будто ездим на светляках на фоне северного сияния, оставляя за собой яркие реактивные струи.