Крепостная Эльза - Светлана Машкина

— Ерунда, — отмахнулся граф. — Муж или отец даст разрешение — работай или торгуй, сколько хочешь. Если вдовая, то ко мне придёт — я позволю. Не даром, конечно, потом в поле мне отработает или на коровнике.

Мда… Вот он, махровый феодализм с рабством в одном флаконе. Ради выгоды готовы последних прав женщин лишить. Да что там прав! Души! Взять вот так, запросто, и объявить, что в ней духовности не больше, чем в табурете! Ещё и законом это припечатать.

От Вольтана вообще не ожидала такой подставы, он, конечно, не настроен прогрессивно, но всё же показался мне немного добрее других.

— Нет, батюшка, так нельзя. Пусть бабы, если могут, свою монетку зарабатывают без запрета. Надо поправку внести сразу, что, если муж или отец против, то барин безвозмездно позволит заниматься делами. Главное, чтобы от этих дел никакого вреда не было ни людям, ни природным угодьям.

— Это как? — не понял барин.

— Допустим, если баба, что посноровистее, захочет сама пирогами торговать, вязать, шитьё готовое продавать, ягоды-грибы, или рыбу ловить — это пожалуйста. А если будет речку рыбьей требухой отравлять или лес портить — это запрет.

Не ахти какой прогресс — но хоть что-то. Я устроилась поудобнее и, стараясь не шуметь, вытащила из-за пазухи муравья. Какой шустрый, я ведь специально проверила, нет ли подо мной муравейника, но этот до меня всё равно добрался.

Господа вернулись к обсуждению праздника, а я осторожно выбралась на другую сторону аллеи. Пора Эське выходить на сцену, актриса я, или нет?

Прогулочным шагом, бормоча под нос стишок и то и дело заглядывая в бумажку, я пошла в сторону беседки.

Первым меня заметил Вольтан.

— Эська! — обрадовался он. — Иди сюда!

Я присела в реверансе и застыла.

— Да вставай уже, не до сантиментов, — засмеялся Вольтан. — Знаете, батюшка, а ведь не зря я вам её привёз! И щенка Шелькиного не жалко — Эську учителя хвалят, особенно грамматика и математика у неё на высоте.

Ещё бы! У меня, между прочим, и по сопромату, и по электротехнике были пятёрки, а это не вашей азбуке чета. На уроках нашего учителя я сижу тихо, как мышка, и стараюсь не решать примеры слишком быстро.

— Что ты там читаешь? — спросил Вольтан.

Я протянула бумажку:

— Стихи. Господин Жураль велит каждый день по стиху заучивать, чтобы память развивать.

Я подозреваю, что стихи писал сам Жураль, уж очень они были примитивные, на уровне «палка-скалка». Муза нападала на нашего режиссёра тёплыми летними вечерами, под бутылочку наливки из погребов покойной графини.

— Клонилось солнце к небосводу, я всё смотрел печально в воду. Моя душа в груди пылает, как яркий факел догорает. Ужель судьба не явит милость? В печальную впаду унылость, — прочитал Вольтан и усмехнулся. — Какая муть. И что, получается выучить?

— Получается, лорд Вольтан, я стараюсь. Не всё же интересные истории слушать, надо и стихи уметь запоминать.

— Какие истории? — насторожился Вольтан.

— Ах, простите, давно это было — батюшка мой умел рассказывать, — я сделала грустное лицо и ещё раз присела в книксене.

Граф Пекан окинул меня равнодушным взглядом:

— Ладно, иди уже. Хотя нет, метнись-как в дом, скажи, чтобы нам сюда чаю принесли с пирогами.

— Подождите, папенька, с чаем, — остановил меня Вольтан. — Девку я вам непростую привёз, давайте-ка послушаем её сказки, вдруг что-то интересное и узнаем.

Граф Пекан не стал возражать.

Глава 22

Барин откинулся на спинку скамейки, потянулся и повернулся в сторону дома:

— Монька! — рявкнул он так, что у меня заложило уши.

Монька — мальчик на побегушках, дыша, как после кросса, появился перед господином через несколько минут.

— Чаю нам сюда с пирогами, да поесть чего. Мяса, закусок каких. Бегом давай.

Мальчишка убежал, а я так и осталась стоять перед господами. Плохо быть крепостной.

— Рассказывай, Эська, не стесняйся, — подбодрил меня Вольтан. — Вон, на эту лавку садись.

Я с радостью опустилась на скамейку напротив. Будили нас рано, день сегодня выдался на редкость тяжёлый, и ноги держали меня с трудом.

— Что изволите послушать? Про славные победы, или про любовь?

— Про победы бы лучше, только фаворитке про победы неинтересно будет, ещё уснёт на представлении, — вздохнул граф.

— Согласен с вами, отец. Давай, Эська, про любовь. Надеюсь, мы не уснём.

Очень хотелось посидеть ещё, но я не могла себе этого позволить.

Встала, оправила сарафан, набрала полную грудь воздуха и начала:

— В прекрасном городе Вероне жили две знатных и состоятельных семьи — Монтекки и Капулетти.

Вероятно, какой-то актёрский талант во мне есть, потому что просто рассказывать сюжет показалось скучным, и я в лицах изображала события, старательно озвучивая каждого героя.

В момент, когда Джульетта вышла на балкон, я забралась на скамейку. Намотав на руку косу, изобразила горе героини, когда она узнала о гибели любимого брата, отчаяние Ромео и его горячее признание. Немного «подправив» оригинал, своими словами показала гнев и страшную потерю, пережитую семьёй Ромео.

Короче, я старалась на совесть. Дворовые девки принесли подносы с едой, да так и застыли.

— Прочь! — цыкнул на них Вольтан, и девки убежали в сторону дома.

В момент тайного венчания граф Пекан недовольно покачал головой:

— Монаха наказать надо примерно и от сана отлучить, — сказал граф. — Виданое ли дело — без родительского позволения жениться. Да ладно бы ещё обманули его, но ведь знал, паскудник, что семьи враждуют.

Финал я немного скомкала — помешала барыня, которая явилась посмотреть на незапланированное представление. Она молча села рядом с графом и уставилась на меня.

— Не искушай отчаявшегося человека! — не к месту продекламировала я пришедшую на ум цитату.

Прости, Шекспир. Даже учитывая, что авторское право действует всего семьдесят лет — плагиат остаётся плагиатом. Меня оправдывает лишь то, что не готова я вот так, резко, становиться сценаристом. Но как-то выбираться из нашего актёрского серпентария надо, иначе или Фелицата с лестницы столкнёт, или Журать почувствует угрозу своему режиссёрскому имиджу. Хотя это вряд ли — никто не ждёт больших талантов от глупой, хоть и красивой, деревенщины.

Свой спектакль одного актёра я закончила посыпающими голову пеплом родителями с обеих сторон.

— Слезливо больно, — заметил граф Пекан. — Монаха на каторжные работа, а молодёжь выпороть, чтобы не любви искала, а задницы лечила и родителей слушала. Раз семьи столько лет враждовали, значит, были на то существенные причины. А они, смотри-ка, любовь крутить вздумали, засранцы!

— Какая история душевная, — вздохнула графиня и кончиком белоснежного расшитого узорами платка вытерла глаза. —