На острие клинка - Ли Стеффи

распространены чудовищные ритуалы: выкалывание глаз, вырывание ногтей, отсечение пальцев… Кто-то делает это, пытаясь выведать информацию, чтобы найти других ведьм. Но для большинства это всего лишь извращенное развлечение. Они питаются болью, Скай. Их воспитывают с младенчества, закаляют тела и души, превращая в хладнокровных убийц, лишенных всякой жалости и сострадания. Они опасны для всех нас – и для ведьм, и для фамильяров.

Меня передернуло. Я молча смотрела вниз, нервно перебирая пальцами. Это все звучало как сюжет настоящего фильма ужасов. Вот только в фильмах злодея обычно видно сразу, будь то таинственная сущность или маньяк в маске «Призрачное лицо». А здесь – сплошная пугающая неизвестность. По словам Акселя, раньше охотники имели какие-то отличительные знаки, символы, по которым их можно было распознать. Сейчас же… Обычные люди, с виду ничем не примечательные, ничем не выдающие свою сущность. Я встречаю десятки таких каждый день…

– Но я ведь никому не собираюсь причинять вред…

– Для них нет разницы, – тяжело вздохнул Аксель. – Старые устои, закоренелые предрассудки… Это не изменить. – Он поднялся с кровати, посмотрев на меня. – И тут у нас начинается другая тема для разговора. Во-первых, чтобы охотники тебя не вычислили, запомни: никакого колдовства без меня. Во всяком случае, поначалу. Даже если тебе кажется, что ты одна и можешь немного «поиграть» магией, – Аксель покачал головой, – не можешь. У всего есть глаза и уши, поэтому даже не думай об этом. – Он начал мерить шагами комнату, передвигаясь из угла в угол. – Во-вторых, никогда не прикасайся к серебру. Опять же, особенно там, где тебя могут увидеть.

– Это я знаю, – прошептала я. – Бабушка писала, что серебро обжигает ведьм. То же самое с цветком, верно?

– Верно, это третий пункт, – ответил фамильяр. – Эсендес – настоящий яд для ведьмы. Ни при каких условиях не подходи к нему в лесу. У нас там часто будут тренировки, а сейчас високосный год, и во многих местах эсендес еще не успел отцвести.

– Поняла. – Я чувствовала, как мозг переполняется информацией.

– И последнее, самое важное. – Аксель поднес баллончик со сливками ко рту и нажал на распылитель, но послышалось лишь громкое шипение, означающее, что они закончились. – А ты купишь еще эту… штуку?

– Ты сейчас серьезно?

– Ладно. – Он откинул баллончик на кровать. – У всех ведьм есть то, что может стопроцентно выдать их охотникам: метка в форме полумесяца на шее. У тебя ее сейчас нет, но думаю, что совсем скоро она появится. Никто не знает, когда это произойдет, у всех по-разному. Она появляется, когда сила ведьмы более-менее окрепнет. Тысячи ведьм отловили и убили лишь из-за этой метки. Обычно ее очень просто скрыть магией, но опять же из-за високосного года она не сработает. Но, к счастью, есть выход. – Аксель снова присел рядом со мной. – Существует один магический отвар, который я помогу тебе приготовить. Он нейтрализует метку на несколько часов. Тебе придется пить его примерно три раза в день в течение трех месяцев, пока не наступит новый год. Все поняла?

– Нет, – ответила я, запуская пальцы в волосы.

– Ладно, давай еще раз…

– Да хватит! – Я нервно взмахнула руками. – Поняла я, просто… все это в новинку.

– Ты быстро привыкнешь, я уверен, – ответил Аксель. – Завтра начнем первые занятия магией.

Глава 7

Сэм

Я бежал вдоль опушки леса, следя за дыханием. Неспешная утренняя пробежка стала моим первым ритуалом на новом месте, способом начать день правильно. Проснувшись раньше всех, я вышел навстречу предрассветной тишине. Солнце еще не успело озарить городок первыми лучами, и все вокруг тонуло в полумраке.

Мое тело было расслабленно, но взгляд оставался сосредоточенным. Я всматривался в густую тень леса, стараясь уловить хоть малейший намек на нечто необычное, магическое. Ведьмам было сподручнее творить свои чары именно в сумерках – до или сразу после захода солнца. Именно в такие часы тени оживали, а вместе с ними выползала на свет всякая нечисть.

Добежав до окраины леса, я остановился, полной грудью вдыхая ароматы мха, хвои и прелой листвы. Стараясь унять дыхание, я прислушался. Вокруг стояла тишина. Подозрительная, звенящая. Это не предвещало ничего хорошего.

Ведьмы – отвратительные создания, несущие только вред и разрушение. Отец рассказывал, как однажды обезглавил, а затем сжег ведьму к северо-востоку от нашего лагеря. По его словам, когда он добрался до ее логова, все вокруг было мертвым: растения зачахли, у фермеров погиб скот, исчез урожай. Ведьма жила на краю болота, куда не осмеливался ступить ни один зверь. Но даже на расстоянии злобные чары отравляли все живое.

Я тяжело выдохнул и уже собирался повернуть обратно, когда заметил недалеко от опушки какую-то постройку. Вокруг нее громоздились бревна, распиленные доски и кучи свежих опилок. «Лесопилка!» – догадался я мгновенно.

В окнах сторожки не горел свет – значит, смотритель еще не проснулся. А жаль… Можно было перекинуться парой слов – вдруг подвернулась бы какая работа. Пилить и таскать бревна – это я умею.

На столбе висело объявление: «Требуется рамщик». Я усмехнулся, пораженный такой удачей, сорвал листок и сунул его в карман худи.

Снова взглянул на лес. Солнце уже поднималось над горизонтом, заливая светом кроны. Тьма спешно отступала, и на душе становилось легче. Вот бы и зло в этом мире исчезало с первыми лучами – не возвращаясь больше никогда. Чтобы каждый мог дышать полной грудью, не опасаясь, что скверна просочится под кожу, отравит разум и душу.

В доме Лоуренсов царила тишина, нарушаемая лишь шуршанием пакетов в холодильнике – кто-то сосредоточенно искал, чем бы перекусить. Проходя мимо кухни, я заметил мистера Лоуренса. На нем была идеально выглаженная голубая рубашка и темно-синий галстук. Взъерошенные черные волосы выдавали, что он недавно проснулся.

– Сэм, доброе утро, – тихо произнес он, доставая ветчину из упаковки.

– С добрым, сэр.

– Ты у нас ранняя пташка, – добродушно улыбнулся мистер Лоуренс.

– Я на пробежке был.

Он отрезал кусок ветчины и закинул хлеб в тостер.

– Завтракать будешь?

– Спасибо, я сначала в душ!

Поднимаясь по лестнице и бросая взгляды на фотографии, развешанные вдоль стены, я почувствовал тяжесть на сердце. На них – жизнь семьи Лоуренсов: улыбающиеся лица на фоне моря, беззаботные поездки в горы, веселые моменты. У меня с семьей осталась лишь одна подобная фотография – из далекого, почти забытого детства.

Шестнадцать лет назад