Ратник. Демоны крови - Андрей Посняков

…общественное мнение превыше всего ценило силу, причем в самом примитивном ее проявлении.

Марк Блок.

Феодальное общество

Девушка лет шестнадцати была убита часа два-три назад, утром, по крайней мере, именно так, внимательно осмотрев труп, утверждал Олекса, а он в таких делах понимал не хуже любого судмедэксперта — жизнь выучила.

— Девка, видать, выскочила с ладьи, убегти восхотела, — не мудрствуя лукаво, высказал свою версию юноша. — За ней двое побегли… кто-то стрельнул из лука. И все! Не, стрела добрая, новгородцка!

— Новгородская, говоришь? Ну-ну… — Ратников сжал губы и тут же спросил: — Слушай, а чего им стрелять-то? Коли уж в погоню бросились?

— Не знаю, боярин, — Олекса пожал плечами. — Я ведь не кудесник, не чаровник, предсказывать да гадать не умею. Что вижу — про то и говорю.

Нагнувшись, парень вытащил стрелу и, перевернув мертвое тело на спину, внимательно всмотрелся в лицо убитой:

— Нет, не знаю такой. А девка ничего, красивая… была.

Олекса произнес это с таким равнодушием, что Мише на миг вдруг стало страшно: это что же за парень такой! Сидит рядом со свеженьким трупом, рассуждает цинично… Ни вздоха, ни оха, ни сожаления… даже брезгливости — и той нет. Хотя, если спокойно рассудить — а чего ему охать и вздыхать? Сам-то Ратников, вон, тоже не особо-то покоробился. Кто она им, эта мертвая девушка? Уж, слава богу, не сестрица и не женушка любимая… так, не пойми кто. Ну, жалко, конечно, но… Это Михаилу жалко, а Олексе… он человек своего времени, где смерть — вполне привычное дело. Убили и убили… слава богу — не его самого. Сейчас — не его, а дальше — один бог знает.

— Похоронить бы надо юницу, — шмыгнув носом, неожиданно промолвил Олекса. — Негоже так оставлять, не по-людски это, не по-божески!

— Ага, похоронить, — на этот раз цинично усмехнулся уже Миша. — Руками будем могилу копать?

— Так в песке-то быстро. Крестик выломаем… а то как же так-то?

Прав был Олекса, кругом прав: тело телом, а ведь и о душе надо думать. И коли уж так случилось, что, кроме двух странников-беглецов, никому в целом мире не было дела до несчастной убитой, то уж придется им и взять на себя все дальнейшие хлопоты. По мысли средневекового человека, очень даже необходимые хлопоты. Мыслимое ли дело — тело непогребенным оставить?

— Она хоть православная? Ах да… — нагнувшись, Миша заметил на шее несчастной крестик. Маленький, зазеленевший, медный, не на цепочке даже, на нитке суровой, по всему видать — из небогатых слоев была девка, наверное, челядинка-холопка — раба. Как когда-то Марьюшка. Марьюшка… А ведь и она могла бы вот так же вот лежать со стрелой в спине или в груди, или вообще с перерезанным горлом, запросто могла… И что — тогда тоже не нашлось бы кому схоронить?

— Что ж, давай рыть могилу, парень, — сухо кивнул Михаил. — Ты начинай, а я в лесок прогуляюсь — досочку там подходящую видел.

«Подходящей досочкой» оказалась коряжина с плоским обломом, удобная вещь, почти как лопата, не забыть бы с собой потом прихватить, пригодится.

Могилу вырыли быстро, причем по большей-то части копал один Олекса, парень явно стеснялся, когда за импровизированную «лопату» брался «боярин-батюшка». Но сам-то работал умело, ходко, управившись с ямой менее чем за пару часов.

Вырыв могилу, выпрямился, посетовал:

— Эх, жаль, без гроба хоронить придется, да и не вовремя, до обеда ж надо… ну да Бог простит, не оставлять же на завтра — жарко, протухнет вся.

Ратников только хмыкнул: ну конечно протухнет.

Вдвоем осторожно перенесли убитую в яму, положили, скрестили на груди руки. Миша нагнулся — закрыть глаза. Большие, синие, кажется… да-да, синие… Или в них просто отражалось небо?

Олекса прочел молитву, бросил горсть земли, потом взялся за «лопату»… Михаил почему-то никак не мог отвести взгляд от мертвого лица девушки. Действительно — красивая. Такой бы замуж по любви, да нарожать бы деток… А тут… Да уж — вот она, жизнь.

Зарыли быстро, соорудили из песка холмик, Миша, оторвав от рубахи подол, примотал крест-накрест найденные неподалеку в лесу палки, воткнул. Оба перекрестились:

— Ну, милая, пусть тебе земля будет пухом. Не сладилась на этом свете жизнь, Бог даст, сладится на том, лучшем.

Постояли, помолчали. Потом вздохнули да зашагали себе обратно, шли тоже молча — каждый по-своему переживали чужую смерть.

Лишь ближе к вечеру, когда пекли на углях рыбу, Ратников тихо спросил:

— Как думаешь, кто ее?

— Шильники! — убежденно отозвался Олекса, а Миша кивнул: ну, знамо дело, шильники. Этим словом в Новгороде называли всех душегубов-разбойничков да, бродяг.

— Стрела-то новгородская, — осторожно переворачивая палочкой рыбу, рассуждал юноша. — Так это еще ничего не значит. Мало ли у кого могут новгородские стрелы быть? И у гостей торговых, и у шильников, и у чудинов здешних, даже у рыцарей… у кнехтов — само собою…

Михаил не спорил, думал, и думы его были не особо веселые… хотя довольно-таки интересные. Молодая красивая девушка из низших слоев. Да еще в таком месте, где… где можно уйти-перейти, занырнуть в чужое время, а там — налаженная работорговая связь! А не старые ли знакомые здесь проявились? Людокрады боярыни Ирины Мирошкиничны? Очень может быть, очень… Кстати, немцы тоже тем же делом занимались — отец Герман, каштелян орденский, тому пример. Друг с другом на пару работали? Или, наоборот, конкурировали? И так могло быть, и сяк. Однако стрела-то все-таки новгородская…

— Я вот что думаю — зря мы здесь сидим, не пасемся! — неожиданно встрепенулся Олекса. — А вдруг…

Михаил покровительственно похлопал парнишку по плечу:

— Ну, это ты, может, не опасаешься… я — так очень даже наоборот. Думаешь, для чего сторожи-нитки поставили? И костерок мы с тобой в темноте не палим, и днем он у нас сильно-то не дымит, я слежу, ты не думай. И местечко у нас глухое, не видное…