Год Черной Лошади - Марина и Сергей Дяченко

— Ничего… Как по мне — пускай, счастье для всех, даром, и пусть никто не уйдет обиженный… Но сеньор Алонсо действительно верит в эту вашу легенду?

— В эту нашу легенду, — мягко поправила Альдонса. — А вы, Санчо, вы в нее не верите?

Оруженосец замялся:

— Да как сказать…

— Скажите, Санчо, — Альдонса пошла напролом, — а вы вообще-то хотите ехать с сеньором Кихано в это… такое своеобразное… путешествие?

Санчо открыл рот — и закрыл его снова. Альдонса ждала; от ответа Пансы так много зависело, а она почему-то была уверена, что ответит он честно…

…Грохот в сердцах захлопнутой двери. Шаги; Альдонса услышала ЕГО голос раньше, чем на пороге комнаты обнаружилась высоченная фигура:

— Альдонса! Он опять ее бьет. Опять бьет Панчиту. А ее собственная мать не пускает меня в дом! Семейные, мол, дела, сами, мол, решат… Сор из избы… Ладно. Когда я надену латы — пусть она только попробует вякнуть про семейные дела! Эта скотина, ее отчим, он…

— Алонсо, — тихо сказал Альдонса, и только тогда он заметил гостя.

* * *

— Друг мой Санчо…

Сегодня он произносил эти слова впервые в жизни. То есть нет — он повторял их часто, раздумывая о будущем, лежа ночью без сна; но теперь слова, обращенные к живому человеку, наконец-то наполнились смыслом.

Оруженосец опустился на колено:

— Пошли Бог вашей милости счастья в рыцарских делах и удачи в сражениях…

— Друг мой Санчо! — Алонсо поспешил поднять его. — Вы… вы готовы принять пост губернатора на подходящем для этого острове?

Так говорил отец. «Прежде всего ввернем о губернаторстве и посмотрим, как он ответит».

Санчо рассмеялся. Без сарказма, без желчи — радостно, отдавая должное веселой шутке.

У Алонсо немного отлегло от сердца.

Тот, что отправлялся с отцом, был тучен и корыстолюбив; когда ему напомнили о губернаторстве, только кисло поморщился. Он постоянно требовал денег — какой-то платы, каких-то «суточных»; Алонсо не оставляла мысль о том, что именно из-за его предательства отец и погиб. Умер на обочине пустой дороги, всеми брошенный, захлебнулся в грязной луже, избитый, не в силах подняться… Люди, которым он хотел помочь, бросили его валяться в грязи, а тот Панса ограничился телеграммой домой…

Усилием воли Алонсо отогнал черное воспоминание.

— А мы тут как раз говорили о счастье для всего человечества, — улыбнулась Альдонса.

Оруженосец крякнул:

— Да уж… О счастье хорошо поговорить перед ужином, пищеварению, вроде бы, способствует…

— Вы голодны, — спохватилась Альдонса. — Пойду распорядиться насчет ужина…

Алонсо мягко поймал ее за локоть:

— Надень, пожалуйста, тот кулон… мой любимый. Пусть будет праздник!

— Цепочка порвалась, — грустно улыбнулась Альдонса. — Я снесла ее чинить к ювелиру.

* * *

Алонсо пребывал в прекрасном расположении духа. Добрая примета — оруженосец прибыл вовремя, и звать его Санчо, как и того, первого.

Разумеется, не избежать визитов досужих соседей. Разумеется, они все припрутся сюда под разными предлогами, и первым явится, конечно, Карраско…

Фелиса подавала на стол. Наливая вино в бокал Алонсо, она наклонялась так низко, что касалась грудью его руки; Алонсо не было неприятно, наоборот — он улыбался. Наверное, это потому, что я добрый сегодня, думалось ему. У меня хватит приязни на всех, в том числе на глупенькую Фелису…

Он украдкой поглядывал на Альдонсу, но та, казалось, с увлечением слушала Санчо и не обращала внимания на почти неприкрытые вольности, нахально творимые под самым ее носом. Правда, и Фелиса умела выбрать момент — пополняла бокал Алонсо только тогда, когда Альдонса отворачивалась.

— Господин мой, — начал Санчо со смущенной улыбкой. — Вы позволите, я уже буду вас так называть? С тех пор как семейство Панса переехало под Барселону… об истории странствующих рыцарей приходилось судить со слов тех Панса, что возвращались из похода. Признаться… мой дядюшка Андрес, который сопровождал в походе вашего батюшку… он понарассказывал всякой ерунды, но ведь его у нас на хуторе каждая собака знает как, простите, брехуна. Мой отец не таков, иначе не назвал бы меня Санчо. Но вы все-таки скажите, сеньор Алонсо, что, ваш батюшка преуспел в походе? Защитил кого-нибудь? Спас?

Алонсо посмотрел Санчо в глаза; кажется, он был искренен. Он был простодушен, как и положено, и спрашивал без тайного умысла, без подковырки.

— Мой отец Диего Кихано, — сказал Алонсо медленно, — был образцом рыцарской доблести и подлинного милосердия… К сожалению, пространствовал он недолго. Мой отец вступился за работников, над которыми издевался хозяин… а хозяин пообещал работникам денег, если они изобьют отца. И они избили его, и он умер…

Алонсо замолчал. Посмотрел на Альдонсу; та сидела прямая, невозмутимая, и он проклял себя — зачем понадобилось говорить об этом как раз перед выездом? После всех этих ночных сцен? И кто знает, что она скажет сегодня ночью… Или о чем промолчит, закусив зубами край подушки…

— Правда, говорят, лысая, а кривда чубатая, — кашлянул Санчо. — Бог им судья… Только вот я смотрю… такая куча, простите на слове, благородных господ здесь на портретах… Может, вы расскажете мне, оруженосцу, какую-нибудь… историю с хорошим концом? Кто вдову защитил, кто за обездоленного заступился… да?

Молчание.

Альдонса невозмутимо пила воду. Маленькими аккуратными глоточками.

— Друг мой Санчо, вот история рода Кихано, — Алонсо обвел рукой портреты. — Все эти господа были наследниками Дон-Кихота, и каждый из них, достигнув зрелых лет, надевал доспехи и отправлялся в странствия. О каждом из них слагались легенды…

Алонсо сделал паузу. Как бы для значительности, а на самом деле затем, чтобы из множества деяний своих славных предков выбрать самую что ни на есть убедительную «историю с хорошим концом»…

— Вот, друг мой Санчо, слева от лестницы вы видите портрет Алонсо Кихано-четвертого. Этот человек был требователен к себе и к другим; некоторые называли его фанатиком. Но неправда, что он призывал сжигать на кострах всех, кто не разделяет его убеждения; это домыслы, каких много вокруг семейства Кихано… Алонсо-четвертый знаменит тем, что спас ребенка от чудовищной бешеной собаки!

Санчо странно улыбнулся — и почему-то взглянул на Фелису.

Задребезжал дверной колокольчик.

* * *

Альдонса пила, хоть ее уже мутило от этой воды; Диего Кихано, несчастливый отец Алонсо, смотрел на нее с портрета.

Так надо, молча говорил дон Диего. (Альдонса отлично помнила его — они с Алонсо уже были мужем и женой, когда однажды двадцать восьмого июля Диего Кихано ушел в свое странствие). Так надо, терпи. Будь достойной подставкой для статуи прекрасной Дульсинеи…