«Неправильный герой для сломанного мира» Книга первая: Свет и Тень - TamerlanKorolev

— Держись ближе, — тихо, почти беззвучно приказал он Динэе. — Здесь что-то не так. Зеркала... они не просто отражают.

Едва он произнес эти слова, как из стены перед ними, словно из воды, вышла полупрозрачная, лишенная четких черт фигура. [Призрачный сталкер, Ур. 10. Уязвимость: Свет, Сила Воли].

Существо не атаковало. Оно просто замерло, и зеркала вокруг начали мерцать, наполняясь не отражениями, а видениями.

Ракун увидел свою старую квартиру. Запах лекарств и пыли. Собственное изможденное тело на холодном полу. Он услышал тихий, навязчивый шепот, исходящий отовсюду: «Сдайся... Бессмысленно... Ты умрешь... Здесь... Или там... Не всё ли равно?»

«Иллюзия, — сжал он кулаки, чувствуя, как знакомый холод страха сковывает ребра. — Всего лишь иллюзия. Но черт возьми, она охренительно реальна.»

Рядом с ним Динэя вскрикнула без звука. Она смотрела в другое зеркало, где ее отражение, облаченное в роскошные, но бездушные одежды верховной жрицы, с холодным презрением смотрело на нее. Безмолвный укор витал в воздухе, проникая прямо в сознание: «Предательница. Ты променяла чистоту веры на тень. Ты согрешила. Твоя сила осквернена. Ты больше не слышишь Бога, ты слышишь только его.»

— Не слушай! — резко крикнул Ракун, хватая ее за локоть, пытаясь вырвать из кошмара. — Это ложь! Они питаются нашими страхами!

Он развернулся к Сталкеру и с яростью обрушил на него Меч Ветра. Но клинок прошел сквозь призрачную плоть, не причинив вреда. Существо лишь рассыпалось туманом и собралось в другом месте, а видения стали ярче, настойчивее.

Теперь Ракун видел, как его тёмное альтер-эго, с горящими багровыми глазами, поднимает Коготь Тени над беззащитной Динэей. А Динэя видела, как сама, с лицом, искаженным отчаянием, отрекается от Бога, а ее свет гаснет, поглощаемый тьмой, исходящей от Ракуна.

— Динэя, свет! — с трудом выдохнул он, отступая под натиском собственных кошмаров. — Но не атакуй! Просто... свети!

Динэя, превозмогая ужас, подняла жезл. Она не атаковала, а направила на Ракуна чистый, мягкий свет, лишённый силы исцеления, но несущий умиротворение и ясность. [Динэя использует «Умиротворяющую ауру».]

Свет окутал его, и кошмарные видения на мгновение померкли, отступив перед простой, чистой энергией. Этой передышки хватило. Ракун, почувствовав ясность в голове, не стал атаковать Сталкера. Он сконцентрировался на своём отражении-кошмаре, на том, что заносит меч на Динэю. Внутри него вскипела не ярость, а твердая, несгибаемая Воля. Та самая, что заставила его принять сделку, чтобы жить.

— Я... НИКОГДА... — его голос, подкреплённый этой силой, прорвался сквозь шепот иллюзий, словно удар гонга, — не причиню ей зла!

Зеркало с его тёмным отражением треснуло с мелодичным, но зловещим звоном и рассыпалось на тысячи осколков. Призрачный Сталкер, лишившись подпитки, с визгом рассеялся.

Так они и шли, сражаясь не с монстрами, а с призраками собственного разума. Каждое их внутреннее поражение подпитывало сталкеров, каждое преодоление — давало им шаг вперёд. Ракун отражал искушение властью и страх перед самим собой, которое нашептывали ему тени. Динэя отстаивала своё право на сострадание и собственную интерпретацию веры перед лицом бездушных, осуждающих догм.

Их не покидало тягостное, гнетущее чувство. «А что, если мы и правда не должны быть вместе? — пронеслось в голове у Динэи, когда она видела, как его лицо искажается яростью в отражении. — Что, если моя связь с ним на самом деле оскверняет меня в глазах Бога? Что, если я веду нас обоих к погибели?»

«Она видит во мне монстра, — ловил он её испуганные взгляды. — И она права. Этот клинок... эта ярость... может, её вера не сможет их сдержать? Может, единственный способ спасти её — это отпустить?»

Эти мысли висели между ними незримой, но прочной стеной. Они шли плечом к плечу, но впервые за долгое время чувствовали пропасть, которая могла их разделить.

Наконец, они вышли в обширный круглый зал. В центре его не было ни монстра, ни существа. Там висело, переливаясь, как масляная плёнка, одно огромное, чёрное как смоль зеркало. От него веяло такой безысходностью, что у них перехватило дыхание.

— Ну, приехали, — мрачно констатировал Ракун. — Видимо, это и есть генеральный директор этого сумасшедшего дома. Готовься, сейчас будет весело.

Едва они сделали шаг вперёд, как чёрное зеркало втянуло их в себя, поглотив сознание.

Они очнулись, стоя на выжженной, растрескавшейся земле под кроваво-красным, безжизненным небом. Вокруг них лежали руины, которые они с трудом узнавали — обломки башен Тарнхольма, оплавленные стены храмов. И на фоне этого абсолютного апокалипсиса, на груде камней, возвышались две фигуры.

Один из них был Ракун. Но не тот, что сейчас. Его лицо было каменной маской холодной, абсолютной власти, без единой искорки того сарказма или усталости, что были ему свойственны. В его руке пылал Коготь Тени, поглощавший последние проблески света в этом мёртвом мире. А рядом с ним стояла Динэя. Её прекрасные черты были застывшим воплощением скорби и безумия. Её рыжие волосы стали цвета воронова крыла, а тело облачено в такие же чёрные, функциональные, смертоносные доспехи, что и у него. Её глаза, некогда сиявшие изумрудной верой, были пусты и полны той же всепоглощающей тьмы, что пылала в его клинке.

Они были королями мёртвого мира. И самое ужасное — в их позе, в том, как они стояли плечом к плечу, угадывалась та же самая связь, та же преданность, что и у настоящих Ракуна и Динэи. Они не просто разрушили мир. Они сделали это вместе.

«Это... мы? — с ледяным ужасом подумала Динэя, чувствуя, как её душа обрывается. — Во что мы можем превратиться? Ради него... я готова на всё? Даже на это?»

«Так вот конечная станция, — с горьким пониманием подумал Ракун. — Не моя тень. Наше возможное будущее. Будущее, где я принял свою тьму, а она... последовала за мной в неё. Ради меня. И это... это выглядит как единственно возможный для нас итог.»

Они не могли пошевелиться, парализованные видением собственного потенциала к уничтожению. Гипнотическая мощь этого кошмара затягивала их души, предлагая сдаться, признать эту судьбу как единственно верную. Мысли о том, чтобы повернуть назад, казались смехотворными. Зачем бороться, если конец предрешён?

И в этот самый миг, когда тьма почти сомкнулась над их сознанием, у их ног раздался отчаянный, пронзительный писк.

Маленький полевой мышонок вцепился зубами в грубую кожу сапога Ракуна и дёрнул изо всех сил. Затем он подбежал