Энгус. Первый воин - Орландо Паис Фильо

С разрушением восточной Англии и Нортумбрии Бурхерду оставалось искать помощи только у Уэссекса. Это он и сделал, послав гонцов к королю Этельреду и прося у него собрать большую армию для помощи Мерсии. Этельред отозвался немедленно, ибо понимал, что норманны и особенно датчане должны быть остановлены и разбиты прежде, чем обратят свой гнев на Уэссекс. Поэтому он тут же собрал большое войско и вместе со своим братом Альфредом отправился на выручку к Бурхерду.

Тогда я, конечно, не знал этого, но судьба распорядилась так, что я встретился с королем Альфредом на поле битвы, и если бы не его милость, то мне пришлось бы сразиться с ним в том кровавом бою. Одним сереньким утром я ходил по вершине холма, на котором располагался Ноттингем, и вдруг увидел, что горизонт медленно, но верно затягивается сотнями воинов. Казалось, что сотни отрядов, одетые в металл и пылающие гневом, вырастают прямо из-под земли. Но почему-то я не чувствовал страха перед этим несметным войском, скорее наоборот. Грандиозность зрелища поразила меня, и какое-то спокойствие разлилось по всему моему существу.

Скоро на холме собрались все ярлы и стали обсуждать приближение врага. За стенами укрепления викинги стучали мечами о щиты, вызывая на бой соединенные силы Уэссекса и Мерсии. Айвар выглядел совершенно беззаботным, зная, что его норманны сильны, как никогда, хорошо защищены, и голод не грозит им за стенами Ноттингема.

Саксы окружили город и стали ждать, когда мы выйдем к ним на битву. Но мы не стали этого делать. Айвар и Хальфдан были очень хитры и знали, чем можно испугать такого противника. Они начали игру в терпение, в которой держали скованными все силы Бурхарда и братьев из Уэссекса, в то же время сея страх в их рядах. Разрезав на куски некоторых пленников, Айвар зарядил ими военные машины, доставшиеся нам от прежних защитников, и стал стрелять ими в саксов, чтобы запугать их. Морской Волк не видел этого и даже не знал приказа о такой стрельбе, поскольку в тот момент находился в обороне западного фланга крепости. Именно оттуда он вдруг обнаружил, что одна из катапульт открыла огонь. Потом из рядов саксов раздались крики возмущения и ужаса, и тогда отец понял, что машина стреляла отнюдь не камнями.

— Энгус, Хагарт и Сагарт, ко мне, — приказал он. — Остальные остаются здесь и защищают позицию, как прежде. В мое отсутствие командование возлагаю на Ротгера, — добавил он, и мы поспешили к катапульте. То, что я увидел, вызвало во мне ярость и тошноту одновременно. Тела пятерых пленников лежали рядом с машиной, словно какая-то амуниция, а два викинга, явно наслаждаясь этой жестокой забавой, разрезали трупы и набивали катапульту кусками человеческого мяса, а потом пускали эти ужасные снаряды во врага. Морской Волк обрушился на них, как удар молнии, и сам отшвырнул в сторону одного из норманнов. Тот немедленно вытащил из ножен меч и бросился на отца, который легко отразил удар, даже не доставая оружия, а просто ударив нападавшего кулаком по затылку. Викинг без сознания свалился. Тогда отец спокойно обнажил меч и направил его в сторону второго.

— Прочь с моих глаз, ублюдок! — крикнул отец. — Больше здесь не будут издеваться над пленными, которые уже и так разбиты и не могут оказать достойного сопротивления. Хальфдан, к несчастью, всегда оказывавшийся неподалеку, прекрасно видел всю эту сцену и тут же подал условный знак всегда сопровождавшему его огромному воину по имени Бьорн. И тот с топором в руках напал на отца сзади. Я еще успел крикнуть, предупреждая отца, но он успел только повернуться и подставить под удар щит, который тут же распался на две половины. Морской Волк от удара потерял равновесие и тем самым дал возможность противнику повторить нападение. Отец отразил и этот удар, причем быстро упал, что заставило Бьорна поверить, что противник повержен и дорога к последнему удару открыта. Но отец предусмотрел такую реакцию, и когда Бьорн уже поднял свой страшный топор над головой, отец в мгновение ока вскочил и, как копье в полете, вонзил острие меча в грудь противника. В это время появился Айвар и приказал не трогать отца. Медленно ступая, он сам подошел к нему и сказал:

— Твои действия напоминают действия предателя, Морской Волк.

— А твои — труса, Айвар, — ответил отец. — Я не выношу, когда убивают тех, кто не может ответить ударом на удар. Такого рода провокации из-за крепостных стен, которые надежно защищают нас, выглядят как полное отсутствие чести. Почему мы не откроем ворота и не выйдем с врагом на честный бой, как подобает доблестным воинам, достойным войти в Валгаллу?

— Это было бы детской болезнью, — ответил Хальфдан. — У нас есть преимущество. Мерсийцы отныне боятся сражаться с нами и пойдут в бой лишь тогда, когда такой приказ отдаст Этельред.

— А мне кажется, что единственные люди, которые боятся сражаться, — это вы с Айваром. Я же готов сразиться с саксами хоть завтра утром.

— Нет, Морской Волк, — оборвал его Айвар. — У нас есть преимущество, и мы воспользуемся им. Мы будем ждать.

К братьям подошли остальные ярлы со своими воинами и стали угрожающе окружать нас четверых. Отец схватился за меч, но быстро взял себя в руки. Возможно, он сделал это ради меня, так как прекрасно понимал, что с четырьмя они справятся очень быстро. И он впервые наступил себе на горло, а я в первый и последний раз увидел, как отец не стал защищать то, во что верил. Он вложил меч в ножны и, не говоря ни слова, вернулся на свою позицию. Но его честь была сильно задета. Он не мог больше считать себя частью того войска, которое считал трусами. И теперь его смерть стала только делом времени. Я знал тип воинов, к которому относился мой отец, и знал ту страшную игру, в которую он оказался втянут. Но, как бы то ни было, катапульты перестали стрелять останками людей.

И, как ни странно, Айвар с Хальфданом весьма скоро доказали свою правоту. Мерсийцы капитулировали. Бурхерд послал гонцов с предложениями о мире. Жадные ярлы после скорого совета согласились оставить город в обмен на серебро. На совет вождей Морского Волка даже не позвали. Но, может быть, это было и к лучшему: он не хотел уходить без боя, и такое унижение только легло бы еще одним пятном на его честь.

Той же осенью, сдав Ноттингем, мы отправились обратно в Йорк, где собирались провести зиму. После столь значимых побед норманны чувствовали себя неуязвимыми. И только Морской Волк не мог гордиться тем, что делала армия, в которой он служил, и закрывался от всего мира с каждым днем все больше. Будучи совсем неопытным, поначалу я не замечал этого, но отец уже прекрасно видел ожидавшую его судьбу. И этот тяжелый холодный поход был предзнаменованием той зимы, которая скоро обрушилась на его голову, погубив ее.