Зеркальные очки. Антология киберпанка - Джеймс Патрик Келли

Мы прячемся в тени, в укромные места, куда больше никто не пролезет.

Первые Поганцы крутят цепями, звенья которых — с хоккейную площадку — крушат вершины ближайших ульев. Оттуда, сверху, Поганцам до нас не добраться, но могут завалить щебнем.

На вид им, несмотря на размеры, по семь-восемь лет: крупные, потные лица смотрятся по-детски припухлыми. В глазах — недобрый огонек, такой бывает у детей их возраста, когда они обрывают ножки у пойманной мухи: весело до колик, но одновременно — страшно и странно наблюдать то, что делают собственные руки. Под кожей у них словно горит ярко-желтый огонь.

Кажется, они напуганы еще больше нашего: страх покинул единую банду. Мы пытаемся проникнуть в атакующих, наша Сила окружает их со всех сторон. Наш голос сливается в песнь, в ней нет слов, скорее, это крик. Может быть, он означает: «Убейте нас, Поганцы, если сможете, убейте, когда станете с нас ростом!»

Я чувствую, словно прикоснулся к холодному, пылающему, болезненно-желтому жару. Мне дурно, но боль обостряет чувство реальности. Я нахожу Силу в самом процессе, мы все ее находим, вцепившись в огонь, вбирая в себя, швыряя под ноги, на землю.

Поганцы ухмыляются, щурят глаза. Их словно выжимает и выворачивает. Ближайший ко мне скукоживается с каждым шагом.

Мы продолжаем вбирать в себя и выплевать жар. Огонь проходит сквозь нас. Наше пение упорядочивается.

Поганцы становятся все меньше, их силуэты размываются. Дети никогда не умели останавливаться. Даже выгорая, они продолжают наступать.

Мы отходим, а первый Поганец продолжает сжиматься: только что он был выше ульев, а сейчас — едва заполняет собою улицу. Дюжина уменьшившихся приятелей следует за ним, хлещут цепями, сотрясают криками небеса — громыхающие силуэты на фоне горящего города.

Они прорываются мимо Низверха, так и стоящего посреди улицы, направляются к нам. Сейчас они примерно вдвое больше нашего: подходящий размерчик.

С такими я справлюсь.

— Вперед! — кричит Шрам.

Один из Поганцев замахивается на меня ужасной черной загогулиной, которую я не замечаю до того момента, пока она не просвистывает рядом с ухом. Тут я падаю и встаю там, где он меня не ждет.

Он валится тяжелым, безвольным, лишенным жизни мешком. Нездоровый, желтый свет разливается вместе с кровью, впитывается в асфальт.

Я поворачиваюсь и вижу, что Нефа сбил с ног Поганец с топором. И ничего не могу сделать, только смотрю, как вздымается черное лезвие.

Раздается резкий свист роликов.

Тело с лету врезается в Поганца, сносит его заточенными лезвиями, шарнирами колес. Блондинистый в красных разводах хохолок, широкая улыбка. Чиксоида подпрыгивает и вдавливает его руку с топором в бетон. Оцепенелые пальцы взрываются зеленоватым месивом из костей и крови.

Она смеется над Нефом и отчаливает.

Низверх оглядывает улицу: один из Поганцев кажется выше и сильнее остальных, на него слабо действует наша Сила. По ладони он постукивает массивной дубинкой.

— Выходи, Пахан! — кричит Низверх. — Помнишь меня, да?

Крупный Поганец подходит, кроша по дороге улицы. Мы пытаемся вобрать его в себя, но он уменьшается медленнее других.

Бах! — дубина врезается в землю так, что я и несколько Чиксоидов падаем на задницу. Дубина разрывает напополам улей, на нас сыпется дождь из бетона и звенящих осколков стекла.

Низверх не шелохнулся, красно-черные молнии недвижимы, руки пусты.

Крупный Пахан замахивается снова, теперь его голова достает лишь до аптечной вывески на пятом этаже. Низверх уворачивается от дубины, которая разносит вдребезги витрину.

В руке Душмана сверкает скальпель. Он бросается на лодыжку Поганца, держится за нее мертвой хваткой, наносит два точных удара. Поганец воет кошкой. Такого эффектного разрезания сухожилий я еще не видел.

Орущий Поганец шатается и брыкается с такой силой, что отбрасывает Низверха через улицу на металлическую решетку витрины. Разметавшийся в неестественной позе Низверх больше не двигается.

Шрам что-то кричит, но голос его заглушает звук выстрела. Кроваво-серебряная пуля оставляет за собою блистающую траекторию в дымном воздухе.

Поганец валится, царапает бетон, пока из огромных пальцев не начинает сочиться кровь. Рот раскрывается гигантским люком, разбитые окна глаз бегают из стороны в сторону. У него узкие, как у ядовитой змеи, зрачки, лицо — длинное, темное, нос крючком.

Бог или Поганец — не знаю, но он мертв. Как и некоторые из наших.

Пятеро Барабанщиков взбираются на труп, требуя продолжения, но без своего пахана Поганцы уже не те. Вулканы тихонько икают — тоже сдают.

Выжившие поднимаются, оглядывая квартал. Некоторые плачут, а я таких звуков издать уже не в силах. Плакса подхватывает. Он садится на бетон и ревет, закрыв руками лицо. Слезы цвета радуги падают на асфальт.

А мы продолжаем вбирать в себя жар сияния, извергая его в землю.

Поганцы еще громче кричат от боли. Они терзают друг друга, мечутся кругами, некоторые прыгают в лаву, изрыгаемую пирамидами.

Сияние воет, контроль над ним вырывается из наших рук, оно собирается воедино в толпе Поганцев, готовое взорваться, и раскаленной змеей взмывает вверх, в облака.

Поганцы падают и больше не двигаются.

В дымном небосводе образуется дыра, из нее проглядывает темно-синее небо, оно постепенно бледнеет дым улетучивается. В рассвете растворяется последний крик Поганцев.

Солнце словно побили, но вот оно. Да, парни, вот оно!

— Давайте, поднимайтесь, — торопит Шрам. — У нас полно уборки.

Я вижу на его лице следы слез, мне кажется, он любил Низверха, как Братана. Как хотел бы я что-то ему сказать.

Мы помогаем друг другу. Хлопаем по плечам, наблюдаем, как восходит золотисто-оранжевое, пылающее белым солнце. И не нужно вам рассказывать, как оно прекрасно, бандюки.

Первая публикация Джеймса Патрика Келли состоялась в 1975 году. Его карьера резко пошла в гору в начале 1980-х, когда он написал около двух дюжин рассказов и два романа. Второй из них, «Пляж свободы», созданный совместно с Джоном Кесселом, привлек внимание критиков непосредственной фантазией и богатой литературной эрудицией авторов.

Как и в случае Кессела, критики относили творчество Келли к достаточно условной группе НФ-писателей — «гуманистов», новому литературному крылу, которое противопоставляли (в теории) более «твердым» техническим интересам авторов киберпанка.

В 1985 году Келли с радостью осложнил критикам жизнь, опубликовав следующий рассказ, высокотехнологичную фантастическую историю безудержной визионерской смелости.