Ангел-стажёр - Ирина Буря

мной она жонглировала ими с такой скоростью, что у меня глаза — и мысли вместе с ними — заметались дворниками на лобовом стекле машины. Во время бешеной грозы. Когда они с тропическими потоками водопада с небес уже не справляются.

Вот причем здесь бледная немочь? Какое мне дело, интересовал он аналитиков или нет? Мне главное было от нее их внимание увести! Почему к Игорю? Они на него уже переключились?! Фу ты, пока только на его подобие — могла бы и не ставить нашего сына на одну доску с этим недоразумением.

Вот спасибо — мне позволено не беспокоиться по этому поводу! В смысле? Чем это она сама займется? В этом случае мне не беспокоиться, а в набат бить пора!

Еще раз премного благодарен за милостивое разрешение освобождаться! А то я тут сидел и не знал, можно уже тюремные стены с запорами мизинцем сносить или еще нет. Почему только в конце курса? Что она устроит к тому времени? А я?

Ей кто дал право без меня устраивать и судьбу моего сына, и свою собственную? Зачем мне тогда вообще освобождаться? Кто ей право дал лишать меня счастливой вечности? И плевать мне, кто ей этот бред нашептал — кто ей право дал его слушать?

Я понял, что время набата прошло. Поздно звать на помощь. Это у нее интоксикация от накопившейся в затворничестве энергии. С которой никто, кроме меня, не справится. «Скорая» в таких случаях не помогает — нужен семейный доктор, досконально знакомый с историей пациента. Который ей пропишет смирительную рубашку на весь период транспортировки на землю. А там — заботливый и бдительный уход самых близких. Причем вечный.

Только сначала нужно доктора на волю выпустить. Вовремя. Я бросился на стену с утроенной силой — за всех участников своего светлого и счастливого будущего. Сознание сосредоточилось легко и привычно — но не полностью. Где-то на периферии его бродили картины будущего Татьяны и Игоря — без меня. Картины умрачались и множились. Скоро у меня от них так голова распухла, что никаким боком в отверстие в стене не проходила. Даже после в прямом смысле ударных попыток. Одна из которых оказалась слишком ударной…

Очнулся я, как от толчка. Судорожно вспоминая отрывки еще более страшного сна. Нет, толчок не один оказался — это у меня в голове запульсировало. Обрывки сна таять отказались и толпились среди других мыслей, толкаясь во все стороны. Сцепив зубы, я вернулся к стене.

Так я с ней еще никогда не сражался. И никогда еще не добивался меньшего результата. К картинам безрадостного, одинокого будущего, обрывкам полных пустоты снов, мыслям о всевозможных опасностях, подстерегающих Татьяну у коварных, расчетливых аналитиков, добавился ряд вопросов к Стасу. Вот нельзя было меня подключить к Татьяниной трансляции? Кто сказал, что ретрансляция невозможна? Кто-то пробовал? А если я сейчас попробую? Ох ты, а обязательно кулаком прямо в мозг?

В конечном счете, голова у меня росла вместе с отверстием в стене. Уже и вся рука свободно через него проходила, и плечо впритык протискивалось — и все останавливалось, когда голова запечатывала его, как пробка шампанского горлышко бутылки.

К вечеру я сдался. Нет, не сдался — осмотрел поле битвы, оценил темп наступления и перераспределил брошенные в него силы. Какой смысл подстегивать силой воли сознание, если его изматывают и обескровливают точечными ударами? Нужно дать ему отдых, а силу воли послать пока на разгон этих химер у меня в голове. Тогда и последняя к нормальным размерам вернется, и сознанию больше не нужно будет отбиваться от мириад комариных укусов.

Я растянулся на шезлонге, старательно расслабившись. Тело благодарно обмякло, сознание недоверчиво замерло, и только сила воли безжалостно отлавливала и подавляла один отвлекающий фактор за другим.

Самой не подавляемой оказалась мысль о том, как прошел первый день Татьяны у аналитиков. Оставшись в одиночестве, она без особых усилий увиливала от моей силы воли. Еще и трансформировалась при каждом маневре в тонкую струйку то ли дыма, то ли пара, возвращаясь к прежней форме в совершенно другом месте.

Дым и пар — равно, как и сомнения — развеивают, ненавязчиво намекнуло мне отдохнувшее сознание. Я с готовностью ввел в бой свежие силы, осторожно вызвав Стаса.

— Вот когда ты уже выдержку в себе воспитаешь? — проворчал он чрезвычайно благодушным тоном.

— Когда ты ее испытывать перестанешь, — огрызнулся я. — Что с Татьяной?

— Встретили их хорошо, информативно, — даже для порядка не одернул он меня. — Весьма обстоятельную сводку дали. Судя по ней, они действительно плотно с землей работают, и с прицелом — ни много, ни мало — на модернизацию всей нашей политики на ней. Подход у них довольно серьезный — все направления охватили…

— Это все очень интересно, — нетерпеливо перебил его я, — но как Татьяна?

— Татьяна — молодец! — окончательно расчувствовался он. — Уже со средним звеном контакт установила.

— Какой еще контакт? — насторожился я. Татьяна, которая даже с близкими никогда инициатором встреч не выступала, всегда приглашения ждала?

— А она, оказывается, у наблюдателей вовсе не в себе замкнулась, — зазвучало в голосе Стаса восхищение, которое я от него даже в адрес Марины не слышал, — а на сборе разведданных. И составила потом докладную записку по методам их работы. И прямо аналитикам ее и предложила. В качестве свидетельств деструктивной деятельности наблюдателей, подрывающей не то, что модернизацию — саму стабильность наших отношений с землей. Так что, — сделалось слегка кровожадным его восхищение, — не удивлюсь, если эти снобы скоро под солидное расследование попадут.

Мне вдруг так обидно стало. Зеленых новичков распростертыми объятиями встречать, все служебные секреты им на блюдечке выкладывать — а заслуженного ветерана, который им материалы для работы добывал денно и нощно, за курьера держать, чтобы от усердия таращился и только козырял в ответ на новые приказы?

И Татьяна хороша. Всех, включая наблюдателей, сумела в заблуждение ввести, но меня вместе с ними зачем? Мне-то можно было сказать, что решила продолжить начатое мной дело возмездия? Или опять все сама? В ангелы уже сама попала — еле откачали!

Или не откачали? Или слишком откачали? Слишком память освежили? Неужели засела все же у нее в голове та навязчивая идея, которая аварией закончилась — что ей нужно любой ценой до отцов-архангелов добраться, что только ее и выслушают? Они, что, и эту идею уловили? А потом меня в изгнание, освобождаться из которого мне милостиво позволено после того, как Татьяна и с высшим звеном контакт установит? Это чей, в