Правда выше солнца - Анатолий С. Герасименко

Хальдер ёжится. Крылья за спиной почти не заметны, лишь слабо светятся контуры: размытые, нечёткие. Совершенные. «Люди, наверное, не видят этой красоты, – думает он. – Бедные простаки».

– Я пойду, – говорит Хальдер и гасит сигару о ладонь. На коже, разумеется, не остаётся следов. Та, кто повелевает огнём, не боится огня.

– До завтра, – говорит Локшаа. Она дарит ему последнюю улыбку, такую же бледную, как и все предыдущие, и выходит вон.

«Бедные простаки, – думает он опять, глядя, как исчезают за дверью призрачные крылья. – Но, несмотря на свою простоту, они каким-то образом сумели овладеть техникой блокировки пневмы. Хорошо бы Кадмилу удался его странный, рискованный план. Способный мальчик, хоть и нелепые его посещают иногда идеи. Что ж, несмотря на то, чем я его одарил, он всё ещё слишком человек».

Тут он, наконец, вспоминает о солдатах, которые всё это время стоят в строю: неподвижно, безмолвно, усталые и вымотанные после учений. Локшаа тянет руку к пульту, щёлкает тумблером переговорного устройства.

– Вольно, – разносится над полигоном его голос. – Разойдись.

☤ Глава 5. В недобрый час вернулся ты домой

Афины. Пятый день месяца таргелиона, двенадцать часов после восхода. Хороший вечер перед очень плохой ночью.

Акрион ждал у Диохаровых ворот. Солнце заслонилось городской стеной, стало тихо и прохладно, зазвенели комары. Ветер улёгся, перестала вздыхать и скрипеть под его касаниями здоровенная старая олива о двух перекрученных стволах. Стражники на воротах негромко перебрасывались репликами, поминая усопшего царя и строя планы на предстоящую после дежурства ночь. Планы эти, несмотря на общий траур, не слишком отличались от вчерашних: стражники были спокойны и даже посмеивались время от времени. Как видно, уже успели сходить в храм, получили свою порцию благодати, и горе их притупилось. Чтоб не сказать – исчезло.

«Что ж он не идёт? – думал Акрион, меряя шагами мощённый разноцветными булыжниками отрезок дороги перед стеной. – Неужели всё-таки мошенник? Неужели я обманулся? Но... как же он знал, как же он всё знал? Тогда где?.. Сказал: час до заката. Вот, пожалуйста, час до заката, ещё немного – и следующий день начнётся. А нет никого».

Потом что-то изменилось. Ещё мгновение назад было тоскливо и тошно, сердце падало в пустой груди и никак не могло упасть. Но вот за миг всё стало другим: ожил замерший ветер, последний солнечный луч раздвинул облака, вызолотил закатное небо. Крикнула поздняя чайка. Акрион обернулся и невольно вздохнул от облегчения.

Кадмил стоял у сросшихся комлей старой оливы. Через плечо был перекинут бурый дорожный плащ, на голове красовался пастуший петас – излюбленная шляпа посланника богов, знакомая любому по вазовым росписям. За спиной виднелась объёмистая сумка. Заметив взгляд Акриона, Кадмил призывно махнул рукой.

Акрион подошёл к нему, неловко переставляя ставшие вдруг чужими ноги. Собрался с мыслями и понял, что совершенно не знает, с чего начать.

Кадмил заговорил первым:

– Я так понимаю, Аполлон даровал тебе знамение?

Акрион кивнул.

– Я всё вспомнил, – глухо произнёс он.

– Полагаю, ты и малой части не вспомнил, – усмехнулся Кадмил. – Просто грубый блок разрушился под действием магии контроля... В общем, неважно. Считай, что Феб снял с твоего ума колдовские оковы. Со временем память о детских годах восстановится. Но детство давно кончилось. Если бы Аполлон хотел только вылечить твою амнезию, он бы не послал меня тебе на помощь.

– Что мне нужно сделать? – с жаром спросил Акрион, пропустив мимо ушей «амнезию» и прочие мудрёные слова.

– Вот это другой разговор, – с удовлетворением сказал Кадмил. – Пойдем, прогуляемся, по пути всё объясню.

Он хлопнул Акриона по плечу и зашагал прочь от ворот. Акрион, чуть замешкавшись, двинулся за ним.

– О-хэ, парни! – окликнул со стены стражник. – Куда же вы на ночь глядя?

– Мы поэты, добрый воин! – отозвался Кадмил. – Поэтам нынче муза положила собраться купно под сребристым лунным оком и возлияние свершить, обильно жертвы принося.

Стражник недоверчиво крякнул.

– Вечеринка будет в роще, – пояснил Кадмил, ткнув пальцем в неопределённом направлении. – Козлика зарежем, винца хлопнем с ребятами. Стихи, танцы, флейтистки, туда-сюда.

Стражник почесал в голове.

– Поэты, говоришь? Смотрите, гонорею не схватите, поэты! День-то сегодня вовсе не праздничный, царь Ликандр помер. А, да чего там, не вечно же по нему убиваться…

Дорога послушно ложилась под ноги, слюдяные песчинки поблескивали в прощальных солнечных лучах.

– Хочу принести извинения за то, что утром шарахнул тебя «золотой речью», – произнёс спустя сотню шагов Кадмил. – Обычно я так с друзьями не поступаю, но ты был просто невменяемый.

Акрион тупо кивнул. Кадмил огляделся.

– Осторожность превыше всего, – буркнул он. – Ну да вроде никто не увязался, никто не слушает... К делу. Видишь ли, дружище Акрион, есть на свете боги-олимпийцы, и есть люди. У богов свои дела, у людей – свои, но олимпийцы все-таки ребята посмышлёней вас, да и опыта побольше, потому как бессмертие – штука очень долгая. Обычно боги стараются не вмешиваться в дела людей, ибо с большим пиететом относятся к свободе выбора и воли. То есть, нам интересно, как вы сами решите действовать. Не в смысле – что на завтрак съесть, или к какой гетере пойти – а по-настоящему действовать. Когда решение повлечёт за собой серьёзные и важные последствия.

Он замолчал, будто ждал какого-то ответа. Или так только казалось – возможно, Кадмил просто обдумывал, о чём говорить дальше. Как бы то ни было, Акриону вдруг стало безумно, до отвращения стыдно. С начала знакомства вестник богов видел его либо одурманенным магией, либо рыдающим от отчаяния; да ещё эта глупая вспышка гнева тогда, утром, дома; и вот теперь он идёт рядом с настоящим живым Гермесом и, словно агрикос-деревенщина, не может двух слов связать. А ведь он – афинянин, актёр, служитель Мельпомены, сын знаменитого Киликия!

Стоило вспомнить о Киликии, как на ум спасительно пришла любимая отцовская книга.

– Людям помогает даймоний, – сказал Акрион хрипло.

– Что? – удивился Кадмил.

– Даймоний, – повторил Акрион чуть громче. Звук собственной речи придал уверенности, и он