Русь. Строительство империи 5 - Виктор Гросов

Император далекий, а его планы близкие. Я повернулся к венгру.

— Оттон один действует? Кто у него в союзниках?

Такшонь открыл глаза и заговорил:

— Польша, княже. Мешко, князь ихний, с Оттоном снюхался. Он к Галичу близко стоит. Это из тех кто близко.

Вот только ее не хватало. Польша…

— Мешко? — переспросил я. — Это кто такой?

— Пару лет назад он в веру латинскую ушел. Оттон его к себе привязал. Союзник он теперь.

— И что Мешко от Галича хочет? Землю?

Такшонь приподнялся на локте:

— Влияние, княже. Польша к Червенским городам примыкает. Мешко на восток смотрит, Галич ему нужен. Оттон его поддерживает.

Я повернулся, посмотрел на него.

— И при чем тут Галич?

— Оттон печенегов боится. Кочевники с востока идут, силу имеют. Мешко с Польшей — стена. Галич он хочет под себя взять, чтобы отгородиться от кочевников.

Я промолчал. Печенеги.

— А Галич ему зачем для этого?

— Мешко Галич возьмет, печенегов остановит. Оттон ему поможет, силу даст.

Я смотрел в огонь. Пламя лизало поленья, искры взлетали вверх. Значит, Оттон не только войну с Византией вел, но и восток прикрывал? Я повернулся к Такшоню.

— А вера тут при чем?

Такшонь усмехнулся, усмешка вышла слабой.

— Вера — сила, княже. Оттон латинскую церковь несет. Мешко в нее ушел, а теперь Галич под нее подмять хочет. Христианство там укрепить. Оттон себя защитником веры зовет. Через Мешко он Галич взять хочет, священников туда послать.

— А Мешко с этого что имеет?

Такшонь закрыл глаза:

— Власть, все банально. Власть. Мешко Польшу растит, а Галич ему восток откроет. Оттон ему мечи дает, людей. Вместе они силой возьмут свое.

Я смотрел в ночь за окном. Костры гасли, тьма сгущалась. Я повернулся к Такшоню.

Итак, подытожим.

Я сидел у очага, глядя, как огонь пожирает поленья. Тени от пламени метались по стенам терема, а я перебирал в уме то, что только что услышал, пытаясь сложить из обрывков цельную картину.

Оттон, император германских земель, явно не просто так заглядывался на Галич. Такшонь прав: это не только торговые пути. Галич — ключ к Дунаю, а Дунай — путь к богатой Византии и дальше, к Италии. Оттон, судя по всему, мечтал о величии, каком не видывали со времен старого Рима. Он называл себя защитником веры, но за этим громким титулом скрывалась жажда власти. Византия, с ее золотом и флотом, стояла у него поперек горла, и он искал способ ее ослабить. Галич для него — плацдарм, откуда можно ударить по грекам, пропустить свои дружины к югу и заодно прибрать к рукам славянских воинов, чья слава гремела по всей Европе. Мои люди — Добрыня, Алеша, Ратибор — и впрямь бьют крепко. Оттон это знал и хотел силу таких богатырей под свое знамя.

Но зачем ему самому лезть в эту мясорубку? Такшонь намекнул, что Оттон хитёр — он мог натравить Святослава на Византию, чтобы Русь и греки грызлись друг с другом, а он бы пожинал плоды. Может, так и было? Святослав, воин до мозга костей, не любил Византию, но и Оттону до конца не доверял. Он слушал, обещал, но делал по-своему — пошел на греков сам. Теперь я на его месте, и Оттон, похоже, решил доделать начатое через Галич. Только вот я не Святослав.

А тут еще Польша с этим Мешко. Князь польский ушел в латинскую веру и снюхался с Оттоном. Польша стоит близко к Галичу, к Червенским городам, и Мешко явно хочет расти на восток. Галич для него — не только щит от печенегов, но и способ усилить свое влияние. Оттон, похоже, использует его как стену против кочевников, а заодно дает мечи и людей, чтобы Мешко прибрал Галич под себя. И вера тут неспроста. Латинская церковь — это власть. Оттон через Мешко хочет насадить ее в Галиче, привязать наши земли к своему престолу. Если Галич падет под Польшу, а Польша — под Оттона, то Священная Римская империя получит кусок Руси без единого своего воина на поле боя. Хитро.

Византия тоже не спит. Лев Скилица уже показал зубы. Они знают про Оттона, знают про его планы. Византия сильна, но уязвима. Греки хотят нас подмять, заставить поклониться их императору, чтобы прикрыть свои границы. Они давят на Новгород, подкупают купцов, шлют своих «носителей» — таких, как те, что вышли из леса. Византия боится, что я объединю Русь и ударю по ним, как Святослав. И они правы — я это сделаю, но не ради Оттона и не по их указке.

Галич в этом всем — как кость в горле у всех сразу. Для Оттона — путь к войне и торговле. Для Мешко — щит и влияние. Для Византии — угроза, которую надо задавить. А для меня?

Галич — это Русь. Это моя земля. Такшонь отдает его мне и я не дам его забрать. Но держать его будет непросто. Если Оттон и Мешко сговорятся, а Византия ударит с юга, Галич станет полем боя. А за ним — вся Русь.

Вежа дала мне титул «Собиратель земель русских». Может это намек?

Я вижу, как велик этот мир и как много игроков тянут к нему руки. Священная Римская империя хочет войны и власти, Византия — контроля и выживания, Польша — роста и защиты. А Русь разодрана — Новгород, Киев, Галич, восточные князья, древляне, печенеги. Все дерутся за свое.

Огонь в очаге за спиной потрескивал, но мысли мои были далеко — не о Галиче, не о войне, что маячила на горизонте, а о Веже и тех, кто, как и я, носит эту систему в голове. Такшонь спал, его тяжелое дыхание смешивалось с треском поленьев, а я перебирал в уме все, что знал о «носителях». Их становилось слишком много, и это не могло быть случайностью.

Когда я очнулся в 968 году у Березовки, «Вежа» уже была со мной. Сначала я думал, что это только моя ноша, мой дар или проклятье. Но потом появились другие. Святослав и Огнеяр — первые, кого я встретил с «Вежей». Они говорили с ней, как я, использовали ее, чтобы побеждать. Потом Илья Муромец — богатырь, чья сила явно выходила за пределы простого человека. А недавно — эти «носители» из леса, что вышли против меня у ладьи Святослава. И Лев Скилица, византиец. Он тоже носитель. Слишком много их. Это «ж-ж-ж» неспроста.

«Вежа» не могла быть здесь